I. Тьма
Георг Фридрих Гендель. Сюита для клавесина ре минор, HWV 437, IV. Сарабанда
Сержант шагает в обгоревшую гостиную. Лейтенант ещё на лестнице. Осторожней! Лестница обрушена. Парень, стоящий посреди комнаты, бросается к стенке. Как ей удалось уцелеть в пожаре? Плечо пробивает фанеру. Когда лейтенант распахивает дверь следом, парень отталкивается от подоконника. Сержант что-то кричит в рацию из обугленной гостиной, но спальню не тронул пепел. Во двор съезжаются сирены. Тела нет.
Конечно, ты хочешь знать: как сумасшедший стал приходить на пепелище, как дом сгорел многими годами раньше, но я не знаю, что было раньше. Я расскажу тебе, что будет потом.
Есть истории не для шумных компаний, «а это – даже не назвать историей», – подумает лейтенант. Сегодня он напьётся один.
И репортёр, оставшись без сюжета, раздосадовано уткнётся в стойку бара. Да он уже пьян.
У входа в гостиничный номер спит поэт. Свободный микрофон для того, кто пьяней. Так можно не слышать глупости, грубости, злобы – всей той рвоты, брызги которой ты зовёшь поэзией. Триумфатор падает на ковровую дорожку коридора.
Не отирая пот со лба, из операционной вывалится хирург: никакой драмы, просто отваливаются ноги. Дело солдата – стрелять, лекаря – шить. Сколько там ещё? Бурых кусков живой боли. Кажется, эти взрывы не знают края. Пересмена. Где там бутылка? И раненые забудутся, запеленаются бессильем и наркозом, ещё не зная, какими ужасами их наградила война. И старый хирург вскочит в три часа ночи – очнётся, чтобы выпить свои пятьдесят грамм спирта и вновь погрузиться в кому, давно заменившую сон.
И тогда весь город проглотит беспробудная пьяная тьма, метель и одиночество.
II. Конец сарабанды
– Все уверяли меня, что лета – не было никогда, но это же абсурд, ведь кто-то отнимет жизнь будущую, но невозможно отнять часть жизни прожитой, четверть жизни; ведь с самого детства я любил лето; ведь ты – моё лето.
Она улыбается, а он гладит её рыжие кудри. Двое на подоконнике. Два призрака в нежно-белой спальне, не замеченной пожаром.
За тоненькой бумажной стенкой метель завывает и город одиноких пьяниц погребен под сажей. Но в окне, где горизонт смыкает не поле и небо, а небо и небо, и тает в нём сам, там лучистое солнце всё так же летит в марево летнего вечера. По-прежнему, счастье моё.
2013