"Держите своего ангела на земле", - я вспоминаю эти слова каждый раз, когда ты стонешь во сне. "Держите своего ангела на земле," - я шепчу, прижимая к губам твои ладошки, такие крохотные и такие холодные, тормоша тебя за плечи, теребя тебя за щёчки, когда так внезапно, так тихо, так страшно ты вдруг забываешь дышать...
***
Как рассказать о тебе - моём счастье и моей боли? Девять месяцев ты жил в любви. В такой любви, что, не пережив, даже представить себе невозможно. Каждую ночь с моим любимым мы засыпали, обнявшись, и ты засыпал между нами, пульсируя под моим и его сердцем. Мой сын прижимался щекой к моему животу, обнимал тебя, и ты отзывался ему - оттуда, где были вы оба, на языке, только вам обоим понятном и знакомом. Я говорила ему, что ты появишься, когда пожелтеют листья. И каждый день сентября я просыпалась с тревожным ожиданием твоего появления на свет. Каждое утро, каждое твоё шевеление я смотрела на моего любимого с тревогой - сегодня? И он брал тебя в свои ладони и прижимался к тебе лбом, и слушал тебя, и смотрел на меня с любовью - нет, не сегодня.
Я запомнила своё отражение в зеркале приёмного покоя. Зеркало стояло на подоконнике, сразу за зеркалом начинался кусочек сентябрьского дворика - мокрые опавшие листья на припаркованные машинах, кусочки серого неба, разбросанные в лужах. В зеркале - бледная я в голубой, одноразовой, медицинской сорочке, вдоль сорочки - нелепые руки, и на лице - большие глаза, в которых предчувствие боли. Там, за зеркалом - моросящий дождь, и мой любимый, спешащий по лужам, встревоженный и счастливый, забывший второпях шапку в машине...
Каждую секунду твоего рождения мы были с тобой. Мой любимый давал мне силы, а я старалась наполнить ими тебя. С каждым глубоким вдохом я давала тебе частичку этого мира, в котором мы ждали тебя. В какой-то момент я сказала моему любимому, что чувствую каждое твоё движение во мне, и теперь уже скоро. В 13.53 ты появился на свет.
***
"Держите своего ангела на земле". Я свела себя с ума постоянными возвращениями в тот день. Когда, в какой момент я почувствовала, что что-то пошло не так? Сейчас, вспоминая, мне кажется, что уже с первыми потугами, ещё в палате, я перестала чувствовать тебя, порвалась какая-то ниточка, и я осталась без тебя - по эту сторону, где только боль, и ты остался без меня по ту сторону, где только неизвестность и страх. Это сейчас, спустя полтора месяца, мне кажется, что я всё поняла уже тогда.
Нет, тогда мне казалось, что мы по-прежнему вместе. И вот ты родился, и ты лежишь на моей груди, я смотрю в твои глаза и понимаю - понимаю? - что что-то не так. Твои глаза такой невероятной первородной глубины - такие омуты, за полтора месяца твоей жизни я миллион раз вернулась в родовую и посмотрела в те твои глаза. Увидела ли я в них тогда, сколько боли ты пережил? Почувствовало ли тогда моё сердце, материнское сердце, что что-то не так?!.. И миллион раз я ответила себе, что да. И миллион раз я спросила себя: тогда почему я не помогла тебе ещё тогда? Я не знаю как, мой хороший, но у меня тогда ещё оставались силы, а у тебя их уже не было, и тебе нужны были мои, ия тебе их не дала.
Я была счастливой. Я лежала в предродовой, счастливая и уставшая, и рядом сидел мой любимый, тоже счастливый и тоже уставший после всего, что вместе мы пережили. Он держал на руках твою хрупкую жизнь, которая уходила с каждым вдохом. Ты спал, и я сквозь усталость и счастье не призналась тогда себе, что что-то не так.
Миллион раз я вернулась в нашу первую ночь. Ты сводил брови от боли, ты сжимал губы и не плакал. Почему ты не плакал? Я смотрела на тебя в сумерках палаты, держала твои руки в своих ладонях, и вот тогда уже знала наверняка, что что-то не так. Внутри всё болело, как будто тебя вырвали из меня с мясом, даже воздух, который я вдыхала, обжигал всё внутри как большую рваную рану. Того уютного гнёздышка, в котором ты жил девять месяцев, тёплого маминого живота больше не было. Что-то произошло между нами, что-то нарушилось, сломалось, пошло неправильно...
Это потом, через месяц бесконечных обследований и диагнозов, я узнаю, что с последними схваткмии головка неправильно встала в шейку, и каждая последующая схватка причиняла тебе страшную боль - травма шейных позвонков, поражение шейных сосудов, перелом ключицы, смещение костей черепа, кровоизлияние, кефалогематома... С каждой потугой ты был всё ближе к жизни и всё дальше от неё. Прости меня, прости, мой хороший, мой маленький, я ведь должна была это понять сразу. Но я переключилась на свою боль, только на свою боль, и ты остался один.
***
Даже через несколько дней, когда ты с желтушкой лежал под капельницей в детском отделении, я повторяла себе как слепая и глухая, что всё будет хорошо, всё уже хорошо. Я не спала, а впадала в спячку. Просыпалась как в тумане, как в тумане сцеживала для тебя молоко, как в тумане шла по бесконечно длинному коридору до детского отделения. И то короткое мгновение, что мы были с тобой рядом - я в дверном проёме, ты в фиолетовых лучах лампы - я чувствовала, что должна понять сейчас что-то очень важное. Но не понимала и уходила.
На шестые сутки твоей жизни нас перевели в больницу. Нас везли в машине, я держала тебя на руках - комочек в одеяле. Что я чувствовала? Миллион раз я вернулась в то утро... Нет, в то утро я уже ничего не понимала. Ты был со мной, я пыталась на тебя наглядеться, я расстраивалась, что нас не выписали домой, что совсем не было времени побыть с мужем и сыном, которые приехали утром к нам в роддом. Словом, я думала обо всём кроме тебя. Я думала, как хорошо, что мы теперь с тобой снова вместе; думала, как плохо, что ты такой слабенький и болеешь, но я не думала о тебе. Мальчик мой, ведь если бы я тогда подумала о тебе, я бы сразу всё поняла! Сразу - ещё в машине, когда взяла тебя на руки. Или больнице, когда я распеленала тебя, и ты лежал на моих руках и не плакал. Ты ни разу за пять дней своей жизни ни минуты не плакал!
В три часа мне предложили перевести тебя в реанимацию, и я откзалась. Мне казалось, что теперь я рядом с тобой, и вместе мы с любой бедой справимся быстро и легко. Я не хотела тебя отпускать. Мне казалось, что если я тебя отпущу, случится что-то страшное, непоправимое. Уже тогда ты был так далеко от меня, что твоё крохотное тело в одеяльце было всё, что у меня от тебя оставалось. "Держите своего ангела, " - я как будто спала над тобой, я смотрела в тебя, я запоминала твои черты, я чувствовала твоё тёплое дыхание, такое слабое... Почему я тогда очнулась? Это было похоже на озноб. Я сидела с тобой на руках и вдруг - вдруг! - я всё поняла. Я увидела, что ты уходишь, ты растворяешься, таешь прямо на руках как снег, как будто тебя не было вовсе. И на твоём лице, мой маленький, я увидела не боль, не отчаяние, не страх, я увидела горечь, такую взрослую горечь оттого, что я, твоя мама, так ничего и не поняла...
Я бросилась бежать по коридору в поисках дежурного врача. Я прижимала тебя к груди и понимала, что опоздала. Я не разбирала, куда иду, в глазах расплывались палаты и коридоры, я размазывала их по щекам, я шептала тебе что-то несвязное, может быть, я уговаривала тебя ещё немного подождать и не уходить...
***
Через час я была дома.
Мой сын, соскучившись по мне, засыпая, держал меня за руку. Я пела ему колыбельную, и слова застревали в горле. Я смотрела на твою кроватку, твой маленький остров, такой пустой без тебя как бездонный провал из этой комнаты - в палату реанимации, где ты остался. Твоя кроватка, в которой не было тебя, - всё, что ещё связывало меня и тебя с тем временем, когда ты жил во мне без страха и боли, и был любимым, и был защищённым со всех сторон. Митя уже уснул, так и не отпустив мою руку, а я продолжала напевать колыбельную, глотая слова и слёзы, глядя на твою кроватку - на тебя в стеклянной больничной люльке, в казённых пелёнках, в капельницах и трубках, одного в реанимационной палате на другом конце города, на другой стороне жизни.
И только ночью, уткнувшись в грудь моего любимого, я смогла успокоиться. Ведь у тебя его сердце, сильное, доброе, огромное сердце, и оно не подведёт, не должно подвести.
***
Шесть дней подряд ровно в 13.00 я стояла у дверей реанимации как часовой. Нас стояло трое - одинаково серых и сутулых, свернувшихся в клубок вокруг своей боли. И только три пары глаз. В первый день мне показалочь, что в стерильный коридор реанимации заходили только эти глаза. Сколько тревоги было в них, когда они спешили к палате! Сколько надежды и любви, когда, преодолев коридор, они находили своих малышей! Сколько отчаяния и боли, когда они смотрели в глаза врачам, жадно слушая и боясь пропустить хоть слово, не разбирая ни слова... Шесть дней - шесть разных врачей - шесть разных диагнозов и озвученных мне причин твоего состояния. Шесть раз я переступала порог твоей палаты, видела тебя, комочек без движения, подключенный к мониторам. В эти шесть дней я миллион раз вернулась в предродовую, в родовую, переживая всё снова и снова, и стараясь понять, стараясь вернуть тот момент, когда я тебя потеряла. Вернуть и не потерять.
Дома я стояла на коленях перед твоей кроваткой, уткнувшись лицом в мохнатого бежевого зайца на бортах, не зная, сколько времени прошло вот так. У меня был только один час в сутках - тот час, который я была с тобой.
Мой любимый переживал свою боль в себе, уставившись в монитоор, по нескольку раз перечитывая одно и то же, не попадая в строчки, не разбирая смысла.
Я переживала свою боль в себе, как слепая бродя по дому и повсюду натыкаясь на твои вещи - кроватку, коляску, пелёнки, игрушки, зимний комбенизон.
И только ночью мы обнимали друг друга так, словно ты всё ещё здесь, между нами, и в наших силах согреть тебя и укрыть от всего на свете. Мой любимый говорил мне, что я должна нести тебе уверенность. Я повторяла про себя его слова, пока ехала к тебе; повторяла, пока считала минуты у дверей реанимации; повторяла, пока шла к тебе по коридору. И только один раз я забыла об этом на пороге твоей палаты.
Коридор сорвался за мной в пропасть. Я стояла на пороге и не могла сделать шаг вперёд. Это был второй или третий день. Я стояла на пороге, а в трёх шагах от меня в своей стеклянной больничной люльке ты лежал, с головй закрытый одеялом. И только твоя маленькая розовая пяточка упиралась в стеклянную стенку люльки. Палата поплыла у меня перед глазами. От запаха кварца саднило в горле и щемило глаза. Оконные рамы покосились, и вся твоя палата провалилась куда-то за окно, вместе с мигающими мониторами, протянутыми на них нитками пульса, капельницами, аппаратами ИВЛ и системами для бесконечных переливаний крови. Маленький мой! Сколько прошло времени - минута, две? Я смотрела на эту пяточку, я уже не дышала, и, кажется, если бы в ту минуту ты не шевельнул ножкой, я бы умерла. Просто сделала бы шаг к тебе - в твою палату, - туда, где ты. Ничего не существовало в эту минуту - только твоя пяточка, которой ты упёрся в стекло...
***
Через шесть дней тебя перевели в отделение, и мне разрешили лежать в одной палате с тобой. Когда я распеленала тебя, ты даже не проснулся. Так и лежал - бледный, вытянутый как стойкий оловянный солдатик, с тонкими синими следами от складок пелёнки... На третьи сутки после реанимации ты начал потягиваться, просыпаясь. Через неделю после реанимации ты начал слабо сжимать мой палец в кулачке. Через три недели - сам просыпаться на кормление, до этого тебя приходилось будить. Ты до сих пор очень много спишь и быстро устаёшь. Ты не можешь долго смотреть по сторонам, тебе тяжело остановить взгляд на лице человека или яркой игрушке. Ты почти не улыбаешься. И ещё - ты никогда не плачешь. Не потому что тебе не больно, и не потому что ты взрослый и сильный. Как раз наоборот - плач требует сил, а у тебя их немного, и они нужны на другое - сжать мой палец в кулачке, потянуться, повторить со мной ежедневные упражнения для ручек и ножек, терпеливо выпить лекарства...
Мы прожили в больнице две недели. Все дни были похожи друг на друга - четыре стены, кормление по часам, медсёстры с капельницами два раза в день. Но был один вечер, когда мы встретились в коридоре с одной женщиной из соседней палаты. Ей около сорока, у неё тоже второй сын и тоже нелёгкие роды. Мы разговорились, я рассказала ей о тебе. Она слушала очень внимательно, а потом сказала, я никогда не слышала, чтобы так глубоко, искренне и с такой верой говорили:
"Вашему малышу столько выпало с рождения, он так крепко держится за жизнь. Богу нужны ангелы, а у вашего малыша, должно быть, очень чистая и невинная душа. Чью-то безгрешную душу он принял. Вам нужно очень много сил и терпения. Вам очень большой труд предстоит. Держите своего ангела на земле".