церковный колокол распугал голубей
срываются вверх, радостно и поспешно
бабушка на углу продаёт черешню
смотри на неё, рассуждай о своей судьбе
или прочь пойди, в этом городе всё неважно
всё рядом, даже фактически - под рукой.
в него, как в реку, никто не заходит дважды
на лицах читается "лучше не беспокой".
и флагами здесь давно не играет ветер,
они от усталости держатся за флагшток,
изящно сползая до уровня средней трети,
дрожат в направлении с запада на восток.
улицы - цепь морщинок в лице столетий
туман расстелен, с дырами там и тут
собаки спят, газеты хруст в туалете,
в ней пишут вновь, что цены на хлеб растут.
как просто всё. деревья среди собратьев -
домов из брёвен, скованных навсегда
при этом очарования не утратив
смеющихся вам в лицо перед смертью, да
их уже начала подгонять эпоха
они атавизмы, даже в таких местах
как город, где вот она, суматоха:
идти пешком от площади до моста.
наивные крыши текут, и под пенье капель
спят семьи, сны их чернее небес в ночи
и мир утонул в торжественном дружном храпе
огромных, из камня высеченных, мужчин.
откуда это, завьюженный день, февраль,
мелодия струнных линий на грани слова
и раннее лето, столь женская пастораль
что в поле, должно быть, даже видна корова.
да что угодно, булыжник на мостовой
вечерний парк, застывшая в нём запруда,
высоких башен шпили над головой,
откуда это, скажи мне скорей, откуда
и голуби, Боже мой, сколько вас
за вздохом слышишь простое "помилуй, грешных"
откуда же это взялось, сейчас
это
бабушка на углу
продаёт черешню
всё древнее, всё как-будто невольно значит,
что горе тому, кто осмелится жить иначе