Наверно, я погиб. Что делаю - не знаю.
Наверно, я погиб: робею, а потом
Куда мне до нее! Она была в Домбае,
И (я вчера узнал) - не только в нем одном.
Я пел ей про Париж, про волны у причала.
Про все материки, моря и острова.
Я лез из кожи вон - она всегда молчала.
Ей глубоко плевать на все мои слова.
Тогда я спел еще, я пел о божьем рае.
Про юг и про того, кто раньше с нею был.
А что ей от того? Она была в Домбае.
Ей сам Морис Эрцог чего-то говорил.
Я брал билеты в театр - она на скалы лезла.
Я спрашивал, зачем? Понять не мог никак.
Я убеждал ее, что камень хуже кресла,
Что на горбу мешок не лучше кабака.
Я бросил институт, я бросил все на свете.
Залез на Сулахат на немощных руках.
А что ей от того? Она уже в Кишкете,
И мы опять сидим на разных рюкзаках.
Приедет - я скажу: и я имею волю.
Прими таким, как есть, не буду больше петь.
А что ей до меня? Она уже в Терсколе.
Я понял: мне за ней, конечно, не успеть.
Она сегодня тут, а завтра на Памире.
А я попал впросак, а я попал в беду.
Кто ходит вместе с ней, у тех спина пошире,
Пусть пробуют они. Я лучше пережду.
1974