(«Крик души»)
Я пишу тебе, мама, письмо из кавказского плена.
Раньше я сомневался,
да думал, что жизнь с тобой наша нетленна.
А теперь убедился на личном примере,
Что случиться всё может:
никому, ничему, никогда нельзя верить.
И письмо, что пишу я,
от солнца и света закрытый,
Может быть и последним, а сын твой – убитым.
На расстрел здесь уводят на рассвете неслышно.
Иногда кто-то вскрикнет:
«Где ты, Бог? Помоги мне, Всевышний!».
Крик растает во мгле, не дойдя, не дойдя до Него.
Ну, а мы снова ждём,
снова часа мы ждём своего.
И чем дальше в плену, тем сильней ноет рана.
А ведь я – не юнец.
А ведь знал всё заранее.
Тем, кто держит в плену,
издеваться над нами в охотку.
Перед казнью и после неё
они делают фотки.
То в лицо сапогом со всей силы ударят,
То потом, как собак,
по затылкам лениво погладят.
То прикладом по телу, на тебя и не глядя…
…Ты прости меня, мама,
ты прости Христа ради.
Знай, родная, поверь – на колени не встану,
Не поддамся ни подкупу я, ни обману.
Я приму здесь сполна свою тяжкую долю,
Ту, что выпала мне в этой горькой неволе.
Ты прости меня, мама, за печаль мою мглистую.
Всё равно я письмо сочиняю лишь мысленно.
Хоть письма ждёшь давно
и тоской себя мучишь,
Но его никогда, никогда не получишь