В одном аэроклубе под Москвою,
Рабочий «Муромец» как экспонат стоял,
А бывший его техник дядя Ваня,
Работал дворником, контору охранял.
Но началась с фашистами война,
К несчастью, дядя Ваня стар уже для фронта,
Поэтому, не нужен никому:
Топил он печь и никакого понта.
Но с собутыльником своим Серёгой,
Решили: с «Муромца» можно бомбить Берлин.
Две бомбы с арсенала он когда-то спрятал,
И 20 лет хранил в сарае (не считая мин).
Той новогодней ночью в сорок первом,
Два друга тайно отправляются в полет,
И на Берлин взял курс гигант могучий,
Декабрьский снег прикрыл его отлет.
Залиты бензобаки, бочки две на крыльях,
И бочка с маслом, словно пассажир,
Ночной полет, ночные разговоры,
Бутылка водки, сало, лук – военный пир!
И долетели все же до Берлина,
Свалили бомбы – не взорвалась ни одна,
«Таранить будем, пусть бензин взорвется,
Пожар начнется, ну а нам с тобой – хана».
Два русских мужика обнялись как родные,
Сказали: «Честь имеем…», и пошли в пике.
Взорвался «Муромец»! Так в языках пожара,
Разбились оба от России вдалеке.
На следующий день «Берлинский репортер»
Дает заметку странного типажа:
Сгорел гражданский склад, немного в стороне
Нашли остатки самолета с экипажем.
Откуда прилетели эти люди? Не понятно…
В одежде форменной России царской,
Два старых офицера мертвые лежали,
Шел сильный снег, но смерть была их яркой…
Декабрь 2012 г.