В невинной синеве открыта глубь небес.
Но серая земля влечёт мой взор склонённый.
Я еду по тайге, пожаром опалённой,
И страшен мне в дыму погибший лес.
Обуглены тела поверженных стволов,
Скелеты чёрных рук на высохших лесинах.
Бугры кочарника в болотистых низинах,
Как жуткие ряды отрубленных голов.
И петли чёрные изогнутых корней,
Как чёрных мёртвых змей зловещие сплетенья,
Гнездятся по тропе в тисках окочененья,
Впиваяся в золу, скрываяся под ней...
Медлительно идёт мой осторожный конь,
Пытливо трогая некованным копытом
Дорогу жёсткую под пеплом полувзрытым,
Где жадно припадал метавшийся огонь...
Давно ли здесь глухарь влюблённый токовал?
Давно ли здесь на ключ извилистой тропою,
Ходил по вечерам росистым к водопою
С подругой робкою внимательный марал?
И рысь пушистая, зрачками глаз блестя,
Бесшумно двигалась к намеченной засаде;
И заяц замирал в полуночной прохладе,
И филин тосковал и плакал, как дитя...
Здесь жизнь правдивая следила за борьбой
Родных детей своих без гнева и без злобы,
Но пламень охватил тенистые трущобы,
Уничтожая всё в стихийности слепой.
Невинен голубой высокий свод небес,
Но серая земля влечёт мой взор склонённый;
Я еду по тайге, пожаром опалённой,
Где в муках погибал объятый дымом лес.
аил Колташ, Бийский уезд, 1911