С женой и сыном пан Данило
Домой добрался лишь к утру,
В свой хутор, что лежит в долине,
Сбегающей меж гор к Днепру.
Живёт Данило не в палатах,
Не при высоких потолках –
Даниле домом служит хата,
Как у простого казака.
Есть в хате той одна светлица
С простым убранством без шелков,
В ней на ночь может разместиться
Десяток добрых казаков.
Но казаку в ней спать негоже -
Ему привычней во дворе
Сенца под голову подложить
И растянуться на траве.
И там, продрогнув среди ночи,
Проснуться, люлькой попыхтеть
И, широко раскрывши очи,
На небо звёздное глядеть.
Вдоль стен просторной той светёлки,
Чуть ниже поднятой руки –
Дубовые прямые полки,
На полках миски и горшки.
Искусные резные трубки
И среди этого добра –
Красуются трофеи-кубки
Из золота и серебра.
Чуть ниже – сабли и пищали.
Их в схватках пан сумел добыть.
Они б о многом рассказали,
Когда б умели говорить.
Пол земляной, в углу лежанка
И люлька рядом с ней висит.
Над люлькой старая служанка,
Склонившись над младенцем спит.
В другом углу спят на постели
Данило и его жена.
Все их заботы улетели,
В избе покой и тишина...
После вчерашнего веселья
Не очень хочется вставать.
Умылись, кое-как поели,
Жена присела вышивать.
И размышляя, чем заняться,
Пан по светлице стал ходить.
И чтоб без дела не слоняться,
Он саблю принялся точить.
Вдруг, неожиданно в светлицу
Влетел, как вихрь, Данилов тесть.
И сходу стал на дочь браниться,
Не соизволив даже сесть:
–Ты где ж вчера всю ночь бродила?
Ты дома ночевать должна!
–За то, – вмешался пан Данило,–
В ответе муж, а не жена.
–Так ты ответь! Я знать желаю,
Поскольку, я её отец!
–Что ж, дорогой тесть, отвечаю:
Я не младенец, не юнец.
Я сам без нянек управляюсь
Кругом – в работе и в бою
И никому не подчиняюсь,
Да и отчётов не даю.
–Но тот, кто что-нибудь скрывает
Имеет, значит, что скрывать.
Видать, худое замышляет...
Не так ли, дорогой мой зять?!
Лицо Данилы побледнело:
–Всегда я верой-правдой жил.
Ни одного худого дела
Я, видит бог, не совершил.
На протяжении всей жизни
Я не бросал родимый кров.
Был преданным своей отчизне,
Её спасая от врагов.
Я не из тех, кто за границей
Слоняется, забыв свой край,
Чтоб через годы возвратиться
И снять, не сеяв, урожай.
–Я вижу, ты желаешь ссоры.
Попридержал бы свой язык!
Подобных дерзких разговоров
Я сроду слушать не привык!
Ты мастер выражаться колко,
Но я не поп, чтобы прощать.
Посмотрим, сможешь ты столь ловко
За эту дерзость отвечать.
И острой саблей, что есть силы
На зятя замахнулся тесть.
Будь помедлительней Данило,
Уж головы б ему не снесть.
Ту саблю, что точил для сечи,
Одним движением руки
Он резко выбросил навстречу
И гулко звякнули клинки.
Екатерина чуть живая
Повисла на руке отца:
–Глянь, голова твоя седая,
А ты походишь на юнца.
Прошу тебя, прости Данилу.
Погорячился он слегка...
А ты, мой муж, любимый, милый,
Как поднялась твоя рука?
Одной не жить мне в свете белом.
Проси прощения, молю...
–Жена, уйди! Знай бабье дело.
Я причитаний не люблю!
Рыдая, вышла из светлицы,
Чтобы не слышать страшный звук,
Но казаки умели биться
И сердце рвало: "тук-тук-тук!"
Из стали искры высекая,
Дерутся, уж на лицах пот.
То тесть на зятя наступает,
То сам позиции сдает.
После удара рикошетом,
Их сабли выпали из рук.
Они схватились за мушкеты
И выстрел громом грянул вдруг.
То первым выстрелил Данило,
В цель, к сожаленью, не попав.
А пуля тестя угодила
В Данилу, обагрив рукав.
–Нет, не продамся я так просто!-
Данило закричал в ответ.
–Мне рановато на погост-то,
Где мой турецкий пистолет?
Сняв со стены, сказал, как другу:
–Товарищ старый, выручай!
Не раз оказывал услугу
И в этот раз не подкачай!
Тут вновь вбежала Катерина.
Припала к мужниным ногам:
–Не за себя молю – за сына!
Чтоб вырос он на страх врагам,
Он прежде должен научиться
Летать на вороном коне,
За веру и за правду биться,
А без тебя не жить и мне!
Кто ж приласкает, приголубит
Осиротевшее дитя?
Нет, сын, отец тебя не любит,
Он в сторону отводит взгляд.
Я думала, в тебе есть жалость,
Но поняла лишь вот теперь –
Её ни капли не осталось.
Ты не отец, ты – хищный зверь!
Тебя порадует картина,
Когда проклятый, подлый лях
Швырнет в огонь Ивана-сына
И будет жарить на углях!
И ты восстанешь из могилы
Не отомстить, не смыть позор,
Ты будешь шапкой, что есть силы
Под сыном раздувать костёр!
–Стой, погоди, Екатерина,–
Забыв свой гнев, промолвил пан,–
Скорее принеси мне сына.
Не бойся ничего, Иван!
Расти, сынок, здоровым, ловким.
Пока крепка моя рука,
Пока я жив, с твоей головки
Не упадёт ни волоска!
Всему тому, что нужно в жизни,
Я научу тебя, сынок.
Сидеть в седле, служить отчизне,
Сжимать в руке стальной клинок.
И, подняв на руки, Данило
Целует своего сынка
И молвит тестю: "Всё, что было
Забудем. Вот моя рука!
Винюсь", – смирился пан Данило.
Но тесть руки ему не дал.
Его обличье говорило,
Что он мириться не желал.
–Отец! – вскричала Катерина, –
Прошу, не будь неумолим.
Забудь обиды и кручины
И с мужем помирись моим.
–Лишь ради дочери прощаю, –
Отец с усилием сказал.
И, странно заблестев очами,
Он в губы дочь поцеловал.
Потом, бинтуя мужу рану,
Она почувствовала страх –
Ей вспомнился отцовский странный
И поцелуй, и блеск в глазах.