С подталой водой сойдя
по ледяной тропинке,
снова я навестил родной уголок,
где под стрехою пищала мышь,
по крыше коготь скользил голубиный,
и был над головой у меня,
как у Раскольникова, потолок.
Звенела стеклом синица, а кошка точила коготь,
звал маму соседский козленок, чуя беду;
и милосердный свет сочился с небес от Бога
в какую-то, помню, ночь,
в каком-то трудном году.
И сколько уж весен стекло
по узкой моей тропинке,
и воском тает душа над бархатом ветхих книг:
а я всё болею о том, что Ты убиваешь невинных,
а мне всё звенит в ушах
козленка печальный крик.