про деда 1

Виноградова Евленья
... знаешь, я постоянно ловлю себя на мысли, что в детстве дед был для меня самым важным человеком на свете. Родители на работе, и  меня -  никому не нужную, постоянно  хворую – он отважился взять к себе в свой малюсенький домишко на берегу реки Сухона.
 Рядом росли старые липы, а напротив – через дорогу,  бесперебойно работала база хлебопродуктов. Поэтому в моей памяти накрепко засел невероятно тонкий дух от цветущих лип и свежеиспечённого хлеба.  От муки вся округа была белой, даже листики этих самых лип.  При домике том  на  краю малюсенького огородика  в самой глубине двора стоял наховлившийся, почерневший от времени и поэтому пугающий,  но очень загадочный   амбар. Дед его  перевёз по бревну из родной деревни. Этот старый сруб из кондовой сосны достался моему деду по наследству ещё от его двоюродного деда – Кирши.  Помню, ключ от этого амбара, - огромный бронзовый,  - висел  в переднем углу взаместо икон. Для меня до сих пор остаётся загадкой  - чего дед скрывал ото всех  в своём амбаре? Старшие братья болтали меж собой о том, что у него там золота завались! И что золото это дед скопил ещё в те времена, когда у нас бары были. Зосима в лесу наставлял силки  на тетеревов и носил добычу к господскому двору, за что и был всегда щедро вознаграждён. Не думаю, что эти побасёнки были совсем уж беспочвенными, потому что любимым нашим общим занятием с ним было плетение силков из конского волоса. Сама технология поимки птицы в тайге меня мало интересовала, но вот работа, требующая проворных рук, мне нравилась. Тем более, что дед постоянно чего-нибудь да расказывал. И любая россказня его западала мне в душу и волновала, волновала…. То он про манило мне наплетёт, которое-де в их деревне под мостом у болота жило и пугало местную ребятню. То про лешака, который в темноте зелёными глазищами светит и за поскотину и дале в дор кругами уводил и приводил к чёрной речке, от которой никто  не возвращался. Речь его была проста и легка, а для пущей важности снабжена рифмованными выкрутасами…
  Кормил меня дед правильной едой: жидкие щи с квашеной капустой да чёрный хлеб с топлёным маслом. Сам же он перед обедом доставал из горки "малушку" и наливал себе рюмашку, но всего одну – “с устатку”. Самовар опять же... кстати, сапогом раздувал. По воду дед ходил к реке, и,  когда все восторгались восхитительным  вкусом его чая, он непременно балагурил, - дескать, из середины проруби нынче водицу ту зачерпнул - самый смак! Девки да бабы по кругу сидят там да трусы свои полощут! Этакие прибаутки сыпались из него, как из рога изобилия. Но и молчал он тоже  колоритно. Долго умел на небо смотреть, непременно что-то там видел важное. И, как бы между прочим, всем, кто бывал в его дому, твёрдо предрекал, что Китай станет сильнейшей державой в мире. 
   Хоть и служил мой дед Зосима в Семёновском полку, но не было в нём и намёка на солдафонщину. Скорее, это был корнет в эполетах да с саблей на боку. Фотка сохранилась 2-х метрового голубоглазого красавца, и, дай-ка мне волю, - я каждый день буду писать только про деда своего! Он был моей вселенною. ... Помню, сидит на крылечке - на верхней ступенечке - и мундштук после курения травинкой чистит. При этом он комментирует свои движения, а движения те притягивают и завораживают и получается  этакое священнодействие… К чему бы мне эти навыки!?... А вот поди ж ты! - смакую этой картинкой на протяжении всей жизни своей. Потом спрячет он разноцветный и местами прочерневший мундштук  в боковой карман пиджака (он всегда носил пиджаки, потому как после революции и первой мировой войны стал он председателем райисполкома в нашем городишке. Побывав в Европе и имея природную смекалку снискал дед репутацию самого грамотного человека в округе )…. Похлопает, значит,  он свой пиджак снаружи, крякнет и выдаст: "Гли-ко, на небе вёдро, - жди неминучих гроз." а потом помолчит и добавит – “к вечеру будет занос”. Я не понимала ни про вёдро, ни про занос. А вот за нос он меня непременно трепал и ... ничего не объяснял, чтоб, значит, сама до всего дошла. Но и "благодаря" деду я стала сутулой. Часто я запиналась да падала, - ссадины были повсюду. И дед в один прекрасный момент скомандовал мне:"Смотри под ноги-те!!!!"
    А в другом нагрудном кармане пиджака  обретались круглая  из-под “лампасье” жестянка с махоркой, да,  много раз свернутая, газета - в аккурат по величине курева. От долго ношения (дед хоть был не быстрый, но много двигался), края сложенной бумаги протирались и желанный  квадратик сам отделялся без усилий и словно сам ложился в его тёмные жилистые ладони….  Как часто я любила играть с его ладонями! Вернее, с морщинами на его ладонях. Я оттягивала их вверх и они какое-то время оставались выситься над рукой, как горы Кордильеры. Я приходила от этого фокуса в неописуемый восторг и всегда спрашивала - как это он умудряется так делать? На что он мне никогда не отвечал, а только тяжко вздыхал и смотрел куда-то далеко за окно.
  Ещё дед любил солёную треску. Отрывал волоконца и смачно, не торопясь поедал свой немудрящий деликатес. Позднее он меня уже одну отправлял за своим лакомством в “Самойлову лавку”(так ещё при царе назывался  магазин с теперешним  весёлым названием  Огонёк. А весело мне было уже от одного того, что это был единственный магазин в нашем городе, на котором вывеска горела красными огоньками) Каждый раз, не выходя из-за своего стола, за которым он восседал, как царь на троне, дед давал мне один и тот же наказ: "Смотри, треску-то с пикшей не перепутай! У пикши-то на боку  полоска…." 
   Слушай, а какая полоска-то - белая, или чёрная?... я ведь до сих пор это дело с полоскою так и не усвоила...

Великий Устюг

http://www.stihi.ru/2015/01/30/10148
http://www.stihi.ru/2011/10/25/4146