Тих апостол Шпигель, он не грубит: "Вот моя шинель, вот военный китель. Я из боя, отче, я был убит, руки в пятнах пороха, нервы - нити. Ну какая блажь, ну какая месть. Мне поспать бы, большего не прошу.
Выходили сотни, осталось - шесть".
А Алиса шепчет: "Запальный шнур. Триста метров, девять десятков мин и десяток снайперов - я считала. Если я живой не вернусь к восьми, то тебе, малыш, начинать сначала. Все довольно просто - вот спички, нож. Поджигаешь шнур и бежишь к окопам.
Я вернусь, ты слышишь? А нет - ну что ж. Нам за это платят. Давай, работай".
Румпельштильцхен молча глядит в прицел. Он следит за девочкой в темном хаки. Никаких эмоций в его лице, но приклад заметно дрожит в захвате. Запах пыли, купол небесный ал, а Алиса быстро идет сквозь поле.
"Помоги мне, отче, я так устал, я хочу всего-лишь поменьше боли. Чтобы небо - синь, чтобы воздух - свеж, а она вернулась живой, зараза".
Но во фразе "бойся своих надежд"
перебор с сарказмом.
Через пять минут наступает гром и огонь трещит в посеревшем поле, достигает серых деревьев крон, и под сводом неба трещит и стонет, и никто не выжил, никто, никто; ни души ни в красном, ни в золотом.
Спит Алиса, сны ее - решето. Румпельштильцхен спит, ему снится дом.