Розы для Эммы (Григорий Пономарчук) / Стихи.ру

   Золотым дням моего ставропольского детства

   В десять-одиннадцать лет я был совсем маленьким: ростом с тумбочку - подшучивали надо мной старшие. И по самосознанию, ощущению себя личностью – тоже. Как это выглядело со стороны: маленький, не в меру шустрый и любознательный – настоящий Гаврош». Начнись революция, лучшего подносчика патронов не найти.
   Но пробивались в моей натуре уже тогда и ростки романтического.
   И был у меня замечательный двоюродный братишка Алик, сын моего дяди и тезки, исключительно талантливый молодой человек. Алика я боготворил. Какое-то время мне довелось жить в дядиной семье. Что такое греко-армянская семья, это отдельная тема, или даже песня. Семья талантов. В доме царствует музыка.
   Алик был для меня кумиром. Он уже учился в музыкальном училище, играл на всём, что попадало ему в руки. А я со всей детской постоянно доставал его своими творческими претензиями: проверь меня, да проверь. Ни чувства ритма, ни слуха у меня – полный балбес от музыки… Это меня угнетало. Понятно, я старался, как мог, пытаясь доказать хоть в чем-то свою «даровитость», ну, какую-то полезность в этом мире. Жить среди талантливых, красивых и добрых людей и не находить в себе зерен, искорок, хотя бы, отсветов окружающих талантов – было для меня испытанием на духовную крепость. Наверное, со стороны я воспринимался «гадким утёнком», но сам не осознавал это. И слава Богу.
   И была… прямо, как в сказке… и была у этого красного молодца Алика замечательно красивая подруга – Эмма, эллинка. Одно имя чего стоит: Эмма! Я – человек, как вы могли предположить из предыдущего, влюбчивый – глаз не мог оторвать от этой греческой красавицы.
   Летом мы часто ходили на городские пруды, я всё пытался научиться плавать, но безуспешно. «Научи меня плавать, научи… Алик, ну, пожалуйста… я не утону…» - начинал я канючить уже на пути к прудам. Парни там играли в волейбол, в карты – занимались своими делами с девчонками… Каким боком я им был нужен? И сегодня я отдаю дань благородству моего брата, его искреннему братскому чувству. Терпел он меня.
   «Хорошо, научу!.. – однажды неожиданно четко отреагировал Алик на очередной речитатив моего нытья, – клянусь моим аккордеоном, научу. Но с одним условием…».
   Да, какой разговор! Согласен на любые условия…
   Задание было совершенно секретным. О нем знали только двое. Операция проводилась ранним утром. Мы выскользнули из дома задолго до рассвета. Своих цветов во дворе было не густо. Накануне я проинспектировал ближайшие сады и палисадники. Алик, как человек солидный, стоял «на васаре», как тогда говорили в нашем городе. Исколовшись, изранившись, я не отступился, не схлюздил, и не схалтурил... Розы были, я вам скажу, королевские, царские! Она – Эмма – того стоила. Такая девушка была у Алика.
   В то утро события развивались по плану. Справились мы с букетом – перебрали, подравняли, подвязали его широкой нежно-розовой лентой… Все руки были в колючках, ужасно саднили. Но, я не мог позволить себе даже поныть. Я смотрел на Алика: когда накалывался, он только тихо матерился и, взглянув на меня, спохватывался и прикладывал палец к губам: мол, ты этого не слышал. Стеснялись люди неприличных слов...
   И, вот финал, момент «Э», как назвал его Алик. По имени Эммы, конечно. Здесь уже брат никак не мог меня поддержать. Как оказалось, он тоже был стеснительным человеком, как и я, и не мог набраться смелости, чтобы встретиться лицом к лицу с мамой своей возлюбленной. Сегодня такая стеснительность выглядит небывальщиной…
   - Ну, я пошел?
   - Давай, ни пуха!
   Мне предстояло преодолеть огромное дворовое пространство, чтобы добраться до нужного крылечка. Ноги мои становились всё тяжелее, а уши мои, как два красных фонаря, подсвечивали едва тронутый зарёю многоквартирный ставропольский двор. Из дверей, как по команде, высовываются все, кто уже успел к этому времени проснуться. Огромный, размером с меня букет, обернутый газеткой, кололся так нещадно, что я чувствовал себя крепко привязанным к колючей проволоке. А на "заветном" крыльце меня уже поджидали с интересом. Ноги совсем перестали идти. Я остановился.
   - Мальчик, ты к нам?
   - Эээээ…
Я мычал, не зная, что ответить. Тем более, что с крылечка в дом вели две двери. Из какой двери эта тётя, и какая дверь ведёт к Эмме?
   - А!.. Ты, наверное, к Эмме. Так, она ещё спит. Что это ты в такую рань? Где ты их взял, эти розы? Какие красивые… Наворовал, поди…
Этот град вопросов меня окончательно затормозил. Я строго приказал себе подняться на крыльцо. Женщина, закидавшая меня вопросами, выглядела очень моложаво, но, всё равно, было видно, что пожилая. И очень похожая на Эмму. Она, хитро прищурившись, разглядывала меня, как что-то совершенно невероятное, как будто бы, какое-то чудо.
   - Мальчик, ты язык проглотил?
   - Да… – выдавил я и тут же закрутил головой: нет, мол, не проглотил.
Она уже давно была готова рассмеяться. Смех ее, очень красивый, эхом раскатился по двору. Теперь на меня точно смотрел весь двор: и те, кто давно уже наблюдал мое появление, и те, кто только что проснулся от этих весёлых раскатов.
   - Ну, так, к кому ты? – она уже успокоилась и кончиком косынки утирала выступившие от смеха слёзы. – Цветы-то кому? Эмме?
Я, наконец, радостно закивал:
   - Да, да, ей.
   - Эмма, доченька! – обернулась она к полуоткрытой двери, – Вставай тут к тебе жених... с поздравлениями. Встречай!
   Я уже горел с головы до ног. Как только на ногах держался? Выручила меня Эмма. Через целую вечность, но появилась-таки в дверях. Заспанная, ничего не соображая, уставилась на меня:
   - Откуда ты тут взялся, малыш?
Наконец, вспомнив о чем-то, стукнула себя по лбу:
   - Эх! Да, мне ж сегодня почти уже двадцать! Гришенька, мне сегодня целых девятнадцать лет стукнуло! Двадцатый пошёл... Чуть не забыла!
Она меня разморозила... или погасила? Я скорее протянул ей букет, пока совсем не сгорел. Собрался и уже отчеканил, смело, как учили:
   - Один серьёзный человек просил меня передать Вам эти ароматные розы.
   Про аромат я, конечно, прибавил от себя – импровизация. Эмма уткнулась носом в букет и, картинно закатив глаза, громко, на весь двор чихнула. «Чих!!!» разлетелся по всем закоулкам, повторяясь и удаляясь в небо. Двор ответил смехом и… аплодисментами. Под этот аккомпанемент, окончательно придя в себя, я расслабился и вдруг потянулся к Эмме. Мы с ней крепко поцеловались… в губы. Это был её ответный подарок мне. Позднее выяснилось, что Алик, наблюдавший всю картину из какой-то щёлочки в заборе, в этот момент ломал руки от ревности. Но, он на меня не обиделся: «Брат, ты честно заработал свой поцелуй!» и тоже поцеловал меня… в макушку.
   …Снова на сцене появилась мама и пригласила меня к чаю, от которого я вежливо отказался: не могу, ждут, мол, меня очень. Через минуту из-за мамы опять вынырнула Эмма и ловко засунула мне в нагрудный карманчик бумажку. Я понял: записка.
   - Передашь тому серьёзному человеку. А это тебе.
В руке у меня оказалась еще одна бумажка – поценнее записки – зелененькая «трёшечка». Доллары тут не причём, тогда зелёными были простые «три рубля».
   - Сходишь, малыш, в кино, как человек.
Она чмокнула меня в щёку и подтолкнула: иди, мол, Алька ждет. Губы у неё были уже подкрашены. И когда успела? Яркий алый отпечаток я не смывал до следующего утра. Когда кто-нибудь обращал на него моё внимание, я небрежно отмахивался: « Та, это Эмка поцеловала». « За что?». «Та, за цветы!». «Та, не может быть!».

   P.S. Слово своё Алик сдержал… наполовину. Плавать по-настоящему я тогда так и не научился, но смог уже через пару дней пересекать самый маленький пруд в самом узком месте в единый «заплыв». Как это? Набираешь воздуха полную грудь… Ныряешь с места, вытягиваешь вперёд руки и сам – в струнку, а голову – носом в воду. И в таком положении, не сгибая ноги в коленках, работаешь ими, как лопаточками: одна вверх, другая вниз… И так, часто-часто. Насколько хватит воздуха. «Детский сад», конечно. Но, мне и этого тогда хватило.

Кубань, март 2013