Единица живет сама, не примкнув к числу,
Исповедуя только собственное сумасшествие.
Писать по белому – значит, следовать ремеслу,
Отвергая в себе божественное.
Потому что в начале был мрак – милииарды лет.
Но некий художник, подчинясь желанию вздорному,
Закрыл глаза. И увидел во мраке свет.
И с вселенским размахом белым мазнул по черному.
И была, как писалось, ночь. И за нею день –
До скончания века, чередуясь отвесно ступенями.
Безумен, кто верит, что тело роняет тень –
На самом деле тела отброшены тенями.
В теле живет с рожденья кромешный мрак,
Плывя в бездонных зрачках страстями животными.
Но из попоек, случек, смертельных драк
Вырывается свет удивительными полотнами.
Наитие движет рукой, раскалив добела
Поверхность холста. И стремится разящий навылет пыл
Касанием кисти из теней лепить тела,
Как Бог человека когда-то из глины вылепил.
Подобие Богу не в сходстве телес и лиц,
Но в ярости творчества и осознаньи выбора.
Твой выбор сделан – как тень, распластавшись ниц,
Тело лежит задыхающеюся рыбой на
Прибрежном песке. Для чего-то нужны берега
Уязвимой душе, в оболочке грубой взлелеянной.
Так хочется, верно, телу, подавшись в бега,
Ускользнуть от собственной тени, к нему приклеенной.
Мир, покачнувшись, сдвигается набекрень,
Завершая земную игру небесного вымысла,
И бросает ненужное тело обратно в тень,
Из чрева которой тело однажды выросло.