Мы с мужем и трёхлетней дочерью ждали автобуса на остановке. Жара была ужасная. Мы устали, бродя по Пятигорску, и проголодались.
Рядом деревянный лоток, из которого по всей округе разносился аромат жареных пирожков. Я стала в очередь.
Продавщица была шустрая тётенька. Она мгновенно заворачивала горячие пирожки в бумагу, которую проворно отрывала от круглого рулона. Другой рукой принимала деньги, ловко рассовывала бумажные купюры по карманам видавшего виды фартука, отсчитывала сдачу, успевала отдать покупателю и обращалась взором к следующему. Очередь быстро двигалась, благодаря такому таланту. Я откровенно восхищалась этим бесплатным жонглированием.
Наконец, я оказалась перед взором этого асса торговли.
— Шесть пирожков с картошкой! — отчеканила я.
В считанные секунды в моей руке оказались пирожки, обжигающие кожу сквозь тут же промаслившуюся бумагу, и сдача в другой руке. Я диву далась, как продавщица не обжигалась…
Подпрыгивая и ойкая, так как пирожки жгли немилосердно, я подбежала к остановке, где источник ожога подхватил муж.
Обернув дочке пирожок в вырванные листы из блокнота, чтобы не обожглась, мы вытащили и для себя по пирожку и принялись уплетать их с видимым удовольствием.
И тут я заметила старушку. Худенькая, в беленьком платочке к горошинками-точками, в латанной, но очень чистенькой одежде. Она неотрывно смотрела на то, как муж ест пирожок, и судорожно сглатывала. Её взгляд был таким красноречивым, таким голодным, таким жалостным, что у меня защипало в носу, а пирожок просто застрял в горле…
— Витя, я угощу её!
— Кого? — спросил муж, но, увидев старушку, тут же согласно закивал головой.
— Конечно! — торопливо ответил он.
Старушка нас не замечала, она неотрывно смотрела на убывающий пирожок. Казалось, она мысленно глотала каждый кусочек вместе с мужем.
— Угощайтесь, бабушка! — Я протянула ей два пирожка. Старушка часто заморгала, и по её щекам покатились крупнющие, как виноградины, слёзы…
— Берите, бабушка. Это угощение от чистого сердца! — как можно ласковее сказала я.
Пирожки перекочевали в сморщенные и почти по-детски маленькие ручки. Старушка безмолвно плакала, но при этом умудрялась выглядеть счастливой.
— Деточка, ты не подумай, я не нищая, — стала горячо оправдываться она. — У меня пенсия шестнадцать рублей. Я одна. Все мои умерли... А за квартиру три рубля надо.
Этот сбивчивый старческий голос. Этот тихий свет в глазах. Это счастье, пробивающееся сквозь слёзы... И какое-то, непередаваемое словами, безграничное человеческое достоинство.
— Спаси тебя Бог, милая, — благодарно прошептала бабулька.
Подошёл наш автобус. Мы попрощались с бабушкой и рванули занимать места, так как ехать предстояло далеко.
Усевшись у окна и усадив дочку на колени, я посмотрела на остановку. Старушка держала пирожки и улыбалась, казалось, что она совсем не чувствует, какие они горячие…
Автобус тронулся, а старушка всё стояла у меня перед глазами... Только тут я взглянула на оставшийся пирожок в руках мужа и горько пожалела, что не отдала и его.
Был 1976 год. За три года до этого умерла моя бабушка Фрося, у которой была пенсия такая же, как у встреченной старушки.