Процесс Синявского и Даниэля — судебный процесс против писателей А. Д. Синявского и Ю. М. Даниэля. Длился с осени 1965 года по февраль 1966. Вёл процесс председатель Верховного Суда РСФСР Л. Н. Смирнов.
"Проснувшись в день своего тридцатилетия, Йозеф К. обнаруживает, что он находится под арестом. Вместо служанки с привычным завтраком на его звонок входит незнакомый господин в черном. В соседней комнате оказываются еще несколько посторонних людей. Они вежливо извещают застигнутого врасплох К., что «начало его делу положено и в надлежащее время он все узнает»...
Из краткого содержания романа Франца Кафки "Процесс".
1.
Синявского спровадив с Даниэлем*
на нары, он гулял со спаниэлем,
пёс ставил метки, падал лист кленовый,
не то чтобы судье было хреново,
он даже и мотивчик босса-новы,
под нос себе тихонько напервал,
не то что б так уж очень ликовал,
но представлял себе лесовповал
и двух на нём отпетых диссидентов,
которые успели досадить
ЦККПСС и КГБ,
как бы козлом проблеяв своё -"бё!"
В судьбе судьи такое ли бывало!
И напевая "Утро карнавала",
он вместе с листьями как будто танцевал,
ноктюрном Листа - пианистом наповал,
позавчера сраженный...Но к ногтю
прижать блоху-вот был он -и тю-тю
писака -памфлетист сродни кроту,
упортно роет нору он про ту
страну, которой нам совсем не надо,-
полно с тройным сиропом лимонада,
халвы, одеколона и ракет,
а он идейный, надо же, рахит,
такое отчебучил, клевеща:
пока ещё ты жив и не моща!**
Меж тем процесс лишь только начинался
и листьями допросов начинённый,
урчал, объевшись, уголовный том,
мерещился судье тот том котом,
играющим в улики кошки-мышки,
писатели, понятно, пишут книжки,
но мера тут нужна, хвативший лишку,
того гляди ещё схлопочет "вышку".
Но для того и "Утро карнавала",
оно как бы таблетка карвалола,
Луиса Карвалана наш пример,
средь буржуазных каменных химер,
средь миражей Бродвеев для стиляг,
а ты ка вот - пойди, на нары ляг!
Смирнов, как будто по команде "смирно",
о подсудимых думая надмирно,
обрывки всё -таки ещё ловил Шопена,
когда собака нюхала, шаперясь,
чтобы пустить упругую струю,
на юг стремились птици, и свою
хотел бы пёс, коль кряковой каюк,
отведеть дичь, и стоя на краю
болота, вслед за выстрелом
хозяна в воде холодной выстелясь,
барахтаться , чтоб принести в зубах,
мечты о южном солнце серый прах.
И вот нанюхал все же и облегчился,
так посылает "срочную" разведчица,
коль идеологической диверсией
грозит под Элвиса подстриженный доверчиво.
*Осенью 1965 года Синявский был арестован вместе с Ю. Даниэлем по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации. В феврале 1966 года осуждён Верховным Cудом на семь лет колонии. Суд над писателями, известный как «Процесс Синявского-Даниэля» сопровождался тенденциозным освещением в печати и был задуман как пропагандистское шоу с разоблачениями и покаяниями, однако ни Синявский, ни Даниэль не признали себя виновными.
**Перефразированная строчка Бориса Пастернака из:
"Итак, вперёд, не трепеща,
и утешаясь параллелью,
пока ты жив и не моща
и о тебе не подалели..."
2.
Смирнов смотрелся в лужу, словно в зеркало
и на него оттуда что-то зыркало,
там тучи шли куда-то эшелонами,
там купола острилися шеломами,
там в космос вышедший на зло врагам Леонов,
болтался к ликованью миллионов.
И мы пока не ведали талонов
на колбасу и масло. И неонов
был «брод», который расклешёнными
мели штанами всё же разрешёнными,
хоть осуждала ленинская партия
и Леннона, и юного Маккартни,
но все ж могли послать мы Запад на хер
махер на шею намотав. И шАфер
с шофёром и веселым тамадою
налюбоваться парой молодою
у лобного, у места не могли,
покуда очередь, как бы в кишечник глист
вползала в мавзолеистое брюхо,
как будто плёнка , что бубнила глухо
про вертухаев, лагерный барак,
под звон фужеров и гитарный бряк.
Блаженствовал жених на фоне Минина,
с Пожарским и фата по ветру Нинина
стелилась, будто след тот в Ле Бурже
советского «Конкорда», и уже
опять в фужер Царь-колокол- фужер
курантом звякал. И скупалась гжель
в «Березке» иностранцем. Неужель
мы на сверхзвуке их? И нам не жаль,
что во Вьетнаме их «Фантом» -винтом!
Пожалуй порешим хотя б на том,
что Шолохов не хуже Кавабаты,
поди теперь друзья –лауреаты…
А как , однако, при врученье фрак
сидел ! Когда бы не Аржак
с Абрамом Терцем с клеветой огульной,
глядишь за Мелеховым следом и Нагульнов…
Смирнов смотрел, как карнавальной маской
по луже гонит лист. И он с опаской
подумал: «Лицедейство! – вот зараза!»
В Большом театре два последних раза
он видел –Лебедь, Принц , Колдун и Яма
и он не усомнился ну ни грамма,
что средь антисовесткого бедлама,
чтоб больше не явилось Мандельштама,
спровадить надо в яму колдуна...
И он представил-Озеро ,Луна,
плывущий черной гладью белый Лебедь,
такое сплошь случается в балете-
он Принц , к тому ж ещё при арбалете,
прицельный выстрел - падает колдун...
Смирнов подумал:" Разве я краду
МоцАрта у искусства, разве яд
ему в бокал тем самым сыплю я?"
И замер в стойке спаниэль -вихоткой
лохматясь,-это началась охота,
вихотка же судье Смирнову- для
того, чтобы отшоркать кобеля.
И падала Земля, как в яму,в космос,
и битломан ростил, как мысли, космы,
пока, как пленка сквозь лентопротяжку
народ сквозь мавзолей, вздыхая тяжко,
струился на катушки площадей
наматываясь.Ленинских идей
торжествовали тезисы. Ну где
еще, чтоб - в небе , на воде
и суше вольно бы дышалось так?
В Челябинске на пьедестале -танк,
в Новосибиске -ядерная физика...
И вдруг откуда ни возьмись -два шизика
с писаниями,с клеветою злобной-
и вот уже палач на месте лобном.
О , красная рубаха плача!-
прервейший из заветов Ильича.
Куриных лапок добрые морщинки,
бороздки ли виниловой пластинки,
запилиной и кто бы обвинил,
когда б не пожалели мы чернил,
чтоб снова славить дело Ильича,
тем самым жар в мартеновских печах
вздувая, и на каменных плечах
Атлантов, чтобы вера не зачахла,
неся свою идею миру бренному,
к тому же год лишь до генсеков Брежневу,
и выбран будет - такова программа!-
когда и Даниэля и Абрама,
который Терц, отправят все ж на нары
под звякание бардовской гитары,
хоть с тем и не согласен будет Плятт,
артист-свободомыслия оплот?
Хоть даже и получит контрамарку
на суд и Евтушенко не замаранный,
как бы билет бесплатный на балет -
поэт в России больше чем поэт!
3.
Но для Смирнова то кино не ново.
На пенсии давно. Ему хреново.
Как надоели Терцы.Он - в постели.
Сердчишко прихватило.В бок постреливает.
Как возле Белого тогда,пробаррикаденного,
вот вам явление, о да, сюжета краденного.
К тому же этот Терц Абрам -в страданье врамленный,
а снайперы - по выборам - лютее Кромвеля,
а кроме крыш и чердаков да снега пористого
лишь Мариэтты Чудаковой том златокористый.
На том стоим -Добро и Зло, взломив с завязанными,
мело мело, по всей земле-да между вязами.
Да между елями мело, да между соснами
а Даниэля замели - и вот с вопросами
литературоведы, чтоб потом обмемуарится,
чтобы вернулось всё винтом к нам бумеранговым.
Смирнов на бале Сатаны могучим Волондом.
Побрит. Наглажны штаны.Ему не холодно,
он в мантии своей вспотел, читая мантры,
галлоны уголовных дел - труды гиганта-
испил, в цистерну превратясь, для слива компры,
вот так на благо масс трудясь, без всякой помпы.
Два офицера КГБ стояли в очереди
за пивом-ничего себё!- про чёрны очи
один тихонечко под нос себе насвистывал,
в столовой -рыба на поднос- тут не до твиста.
Был рыбный день, тень на плетень, оперативное
заданье , телефон -тень-тень-чего противнее,
скажите в жизни может быть, когда ты молод,
и в чувствах просто всё звенит, как серп о молот.
Задание однако все ж было полчучено-
на голове моднячий ёж- чего уж лучше,
два офицера КГБ да подстиляженных,
не знавшие в своей судьбе ухи стерляжьей.
Вот генерал, подняв аврал, тот делал выезды,
и арестованный не врал, - и шефа выдал.
За осетровый шпионаж , о как сурово,
наказан опер-сышик наш, полковник Вова.
А с ним Серёга -глазом синь, ну прям Есенин,
Марии - поварихи сын, любимый всеми.
Тут весь отдел , трудясь, потел -и вот задание,
конспиративно, чтоб на связь, как на свидание.
Про Юлия известно всё- он тамиздатчик,
а если надо -ты просёк?- и передатчик
отыщется в сарае где, и "пианистка",
конечно Рая и на вид , поди, артистка.
Из краснофакельцев, поди, или из ТЮЗа,
вот тут возьми да попади -чтоб кием в лузу.
"ГамлЕта" ставят , а амлет, годи, -в столовой,
кто рыбных не знавал котлет,тот, зать, улова
на самоловы ценных рыб на генеральские,
не сможет всю измерять глыбь -ведь не Оральское
то море, только Обь-река -её излучины,
поймать здесь- только дурака и то измученного.
4.
Нам дороги и Плятт, и Смоктуновский,
на кой же ляд обпились мы "Смирноффской"?
А вместо гузки жирной на закуску,
пошло не столь дородное искусство.
Два тощих зэка -братья -арестанты,
знаменье века- вот они Атланты-
Терц и Аржак - какой могучий эпос!
Фемида ржавая вершила дело слепо,
над пропастью во ржи заржали кони,-
зевнула пасть - вдвоем, как на иконе,
они в кромешном мраке-то не враки
конешно, в длинном лагерном бараке.
Борис и Глеб? Два инока свободы?
Инакомыслия немыслимые роды.
Ведь не уроды, вроде.Кем же стали?
О том писал в трудах товарищ Сталин...
Они , как бы Беляев и Леонов -
в открытый космос. Радость миллионов
снискав и подтвердив величье строя,
пока "Битлов" мы слушали, настроив,
(нас трое было- я, сосед и брат)
приёмничек на буржуазный лад.
Тлетворный Запад сквозь глушилки-к нам,
и сидя у барачного окна
я видел, как по-рачьи проползая,
сосед на радостях спешил к соседке Рае,
до рая было близко коврик с парочкой
над коечкой да супчик с хлебной корочкой,
картошка в сковородке золочёная,
ну как не выписть за большого за учёного?
За то что Леонид Леонов, словно,
на "пуповинке" в космосе так славно.
Ну не по полной, ну хотя б по половинке,
ну и огурчик тут же -без заминки.
А в Вёшенскокой, бродя во флягах, бражка,
наружу торкалась. Зря бородач Абрашка,
в мешок антисоветской злобы шило ховал-
всё ж Нобелевка хрясь -на темя Шолохова.
Взарвался наш Мишель, как динамит
на съезде на партийном,мол, наймит,
противно, мол, таких упоминать,
тут кто-то призадумался:"Смайнать
бы мне куда на вольный что ли Запад!"
А кто-то - до буфета да и зАпил.
Уже осУжден Бродский -тунея..,
и этот суд уродский втуне я
описывать, конечно же не буду,
и так известно всё простому люду.
Доярка осудила и шахтёр,
так и пошло с тех самых славных пор.
повысим же удои компроматов,
взорвём в степи широкой мирный атом,
прорвёмся в космос, на гора-изменников,
дух выпустим , чтоб замолчал, и из Меня...
Не только Маня с Ваней , но в ИМЛИ
Синявского клеймили , как могли,
пока , грустя под музыку Чайковского
ответ писала Лидия Чуковская,
пока судачили в курилках и в суде,
что двое выносили крышку, де,
от гроба , чтоб на тощие зады,
накликать непрестойнейшей беды.
Товаришу Косыгину - сам Гинзбург,
не закосил , а пишет -демиург
уже сидевший ТЮЗа режиссёр
и тем выносит из избёнки сор.
Так крышка гроба барабанной дробью
земля по коей -и совсем не робко
стучала, слышал Пастернак покойник,
пока в бараках жались мы по койкам.
© Copyright: Ночной Байкер, 2013