Любимой сестре Марине Бергулёвой
(памяти наших отцов и дедов посвящается…)
***
… И затерялись дети по погостам…
Лишь память лет не сможет зачерстветь.
Ты расскажи, старушка, как жилось вам
в ту, не дай бог, глухую лихолеть?..
И я узнал об адовых дорогах,
что рассказала бабушка и мать,
где смерть с косой бродила по острогам,
не уставая души забирать…
Мой дед – кулак, и все его собратья –
довольно-то зажиточный народ…
Дед Николай, с кем харч, табак и платья
ты разделил в суровый недород?..
А ты, отец, в чьих спал, малец, объятьях,
когда с нелёгкой, бес принёс руки,
дед Николай, что старшим был из братьев,
отправился в тоске на Соловки?
Там, впереди, где шахты и карьеры, –
нет рубежа… Один лишь тяжкий Крест…
За бездной той воскресла ль капля веры,
дала хотя бы крошечную весть?..
Нет рубежа… Призывно так, Нетрубеж,
зовёшь меня ты в призрачную даль,
с тех пор, когда ударила по трубам,
беда в 20-х проклятых годах.
В Стране Советов, созданной во благо,
нет рубежа, чтоб пристань обрести!..
Не оттого ль так солона бумага,
когда пером пытаюсь я скрести!..
Нет рубежа, нет Родины, нет флага,
России нет… Нет дома, нет друзей…
И жизнь, что продырявленная фляга,
сквозит, свистит из дырок и щелей!
Кому сейчас нужны мои признанья?
Кому, отец, звонят колокола,
когда страна под плачи и стенанья
во весь свой рост пошла под шомпола!
И всё ж, моя строка утешит горе,
я искуплю строкой свой долг как сын,
хотя, отец, к чему скупая горечь,
скупые слёзы в горечи осин?..
И всё же, я дышу и в жизни счастлив,
что пусть такой ценой я жив, пишу стихи,
и потому мне побоку напасти,
мне канитель и скука не с руки!
Как много в этом имени – Нетрубеж…
В нём – клики журавлиные вдали,
в нём – узы лебединые и судьбы
и шёпоты призывные молитв!
И потому нисколечко не скрою:
за боль, за страх, за веру матерей,
ты стал, Нетрубеж, родиной второю,
а, значит, стал и песнею моей!