Ты думаешь, что я грущу,
А я давно уже не плачу.
Не то, чтоб сердцем не хочу,
Да жизнь - сложная задача!
Теперь все чаще с каждым днем
Одну я басню вспоминаю,
В ней стрекоза с больным крылом
Приют просила, замерзая.
А ей заметил муравей,
Что та весной была беспечна,
Плясав в тепле прошедших дней,
Она лишь думала о лете.
Что раньше надо было ей
Всем этим бытом заниматься,
А нынче может дальше петь
И все, "счастливо оставаться!"
Скажи, читатель дорогой,
Что басня мудрая скрывает?
Неужто то, что строя кров,
Туда беспечных не пускают?...
Неужто прав в морали тот,
Кто, наперед житье продумав,
В ответ на пыл горячих просьб
Ответит: "Раньше надо думать!"
Неужто правда такова,
И басня тот лишь смысл кроет,
Что за беспечность стрекоза,
Должна в снегах остаться мерзнуть?
Я не хочу того понять!
Я то всем сердцем отрицаю!
Любовь велит к себе принять
Всех тех, кто плачет, замерзая!
В чем радость праведных трудов,
Когда, тепла себе наживши,
Его другим не отдаешь,
Ну, где же праведная милость!
И в чем заслуга муравья,
Что вместо сладких развлечений,
Обдумав сложности жилья,
Себе лишь выстроил именье?
Блажен, делящийся добром,
Блажен, кто милостив и кроток,
Неужто, делая добро,
Поступим мы тем самым плохо?
Быть может этот муравей,
Себе жилье свое построил,
Чтоб замерзавшей стрекозе
Помочь, добро свершив двойное?
А нужно ль счастье и тепло,
Когда замерзший пред тобою,
А ты прогнав, коришь его,
Грозя холодною зимою?...
Себя нам должно превозмочь,
Явить к страдавшим состраданье.
Мы здесь, чтоб страждущим помочь.
И нам грозит жить их страданьем!
И я, как эта стрекоза...
Свое пропев беспечно лето,
Ходила в разные края
В надежде милостью согреться.
Я все надеялась понять,
Что в этой басне правдой было,
Ее так больно нам читать...
Я поняла: В ней не любили.
Она, я думаю, сулит,
Что мертв наш мир без милосердья,
И только милостивый мир
Узнает радости спасенья.
Я поняла. Любовь одна
Изгладит боль любого сердца.
Я поняла, любовь до дна -
Венец рожденного младенца...