Я уеду отсюда снова, сбегу на бис.
Как назад обернусь, так конём оно всё любись.
Я скажу, что в том городе, вроде бы, заебись.
И друзья кругом, и князья не перевелись,
и метро дешевле на два рубля.
И работа там рядом с домом, аж в двух шагах.
Не пропойцы, а принцы льют вечером в кабаках -
всё дерутся, чтобы только носить меня на руках.
И трава зеленей в сто крат и теплей земля.
Я скажу, что уеду в лето и всех зову,
но, как вспомню всю эту шушеру наяву,
так усядусь за стол на кухне и зареву,
как подросток, влюбленный в сверкающую Москву,
как старик-ветеран, никогда не приехавший в Сталинград,
как сопливая школьница плачет по физруку –
молодому, чужому, красивому мужику,
так и я зареву по тем, кто не будет рад,
если я, психонув, или с дуру вернусь назад.
И поэтому всё. Успокоимся. Перекур.
Тут же гости так часто ходят, что дверь с петель.
Каждый день в каждой комнате свеженькая постель,
здесь когда-то был дом, а теперь проходной отель –
на четыре недели расписаны номера.
Лишь бы только не спать в одиночестве, как тогда,
когда лихо понёс меня леший по городам.
Приходи, выпьем чаю, послушаем Нотр Дам,
поиграем в приставку и так, подурачимся до утра.
Мне-то, как-то не жалко, пойду заварю ещё.
Лишь бы только не падать носом в твоё плечо,
лишь бы только всё было забавно и горячо,
а не сидя в такси выдумывать, видит чёрт,
две причины остаться-вернуться - скупой расчёт
для начальника – дядечки пожилого.
Так стою на парковке и тру рукавом глаза.
А таксист улыбается: «Что ты ревешь, коза?»
Ни одной смски «останься» или «вернись назад».
До свидания, город пустой и огромный. Привет, Прозак.
Я не плачу, а так… Переслушала Полозкову.