В кафе, где мы сидели с тобой за столиком,
пусто и гулко, как в Петергофском парке.
Чашка кофе с гущей на дне. И только.
Да бар барочным вензелем, как мертвому припарка.
Отсутствие столь тревожно и оглушительно,
что даже не слышно звука мобильника.
Адажио звонка так громко и решительно,
тарахтит, как ночью нутро холодильника,
в котором трупом монарха- скелет селедки,
съеденной темнотою вечера,
разодранной, как вышедшие из употребления колготки,
да шов посерёдке — такая вычура.
Вот так и продолжается эта колготня
дня бестолкового, когда под вечер жены царапают мужьям хари,-
добраться бы до самого кофейного дна,
да не дают глядящие из глубины фары.
Глазищи глубоководных чудовищ одиночества,
уходящих в кессонную тьму косяками,
как-то надо дотянуть до дна этой ночи,
бродя меж скульптур, что торчат здесь веками.
Такие нагие, едва прикрытые,
в аллеях, запутанных, как лабиринт
что помнят свиданья мгновение краткое,
шурщащее платье, мрамор ланит.
Не видно ничего на дне чашки.
Позвонишь или нет? Появишься ли, дыша туманами?
Грустит гусар в ментике с ташкой,
коротая время вместе с пивоманами.
Вот- вот свершится переворот дворцовый
и ты из спальни - от мужа – ко мне,
как будто рана твой рот пунцовый,
и вся ты как бы - с античных камей.
А он у решётки каминной –со стоном,
валетовой картой смятой, отыгранной,
лишь тени заговорщиков пляшут по стенам
освободившим тебя от ига.
Вижу, вижу — на самом дне.
Мчишься в карете такси, как в батискафе,
чтобы спуститься сюда, ко мне,
давно утонувшему в ожидательном кайфе.
Я твой гардемарин, твой преторианец,
твой самый преданный из всех фаворит,
вижу как платья протуберанец,
как будто свечка в ночи горит.
И ты войдешь – неоновая, русалковая,
царственно двигаясь, гутиэровая, плывущая,
и я брошусь к тебе, эту слизь расталкивая,
вот такие они – гадания на кофейной гуще.
20-21 октября 2006 г, 2013.