ХУДОЙ И ШИРОКИЙ
Давным-давно купил Я сдуру в магазине книжонку премиального поэта.
Раз сорок открывал, читал, бросал, стихи корявы, скудность у сюжетов.
В советские года был признак, нужный, чтоб ты поэтом радостно возник.
Не рыжий, не брюнет, не нос картошкой, пропихивался резко фронтовик.
Кто знал не по наслышке ярость боя, кто кровь пролил, на фронте поседел.
Поэт Луконин стал таким героем и был поэтом среди прочих дел.
И в книжке фотография имелась, торчало брюхо - чемодан, сундук.
Дородность тело украшала явно, и жир ему товарищ был и друг.
Из книжки, что скучнее не бывает, запомнился один простой сюжет:
Однажды брошен оказался бабой, и, как собака, горевал поэт.
Недавно мне Московский Комсомолец "Дантеса" имя взял, да и раскрыл.
- Довольно стройный Женя Евтушенко у друга его бабу утащил.
Сказал "Евтух", мне жалко очень друга, но поженились, как переживал,
Моя, вторая, среди жён четвёрки, я всех люблю и женщин многих знал.