Памяти моего дяди, Аркадия Яковлевича Ильиных,
прошедшего всю Великую Отечественную.
Сорок четвертый, Первый Белорусский,
дан приказ: "В разведку!" - Выпал мне.
Случай. Попрощались мы по-русски,
сдал комбату свой воен-билет.
Жутко уходить вот так, и имя
оставлять, и с лычками погон,
будто я давно уже не с ними...
Матери доставит почтальон
извещенье - "Без вести пропавший" -
ни погиб, ни жив - живой мертвец.
Будет ей всё чудиться уставшей:
голос мой, шаги, так много лет.
Мрачные гоню из сердца мысли:
Даст то Бог, не выдаст вороньё,
не догонит и случайный выстрел.
По пластунски через луг, жнивьё.
Пядь земли и сердцем и ладонью
чувствую, и к травам, как в пылу
припадаю трепетный влюблённый
к женщине. РазъЯснится к утрУ,
я увижу край врага позиций,
всё запомню, сосчитаю всё;
и обратно будет воротиться
мне легко, как взять уже своё.
По утрУ кукушка куковала,
я считал, и полз уже назад,
помню, как внезапно из тумана,
вдруг возникли: дом, вишнёвый сад.
Я забылся, увлекаясь вишней,
и не помню как, из-за угла,
немец - позабывшийся мальчишка,
мы лицо к лицу, и автомат
замер на секунду в наших пальцах,
первым я тогда спустил курок...
Трудно было с жизнью нам расстаться:
била кровь , или вишнёвый сок
на его немецкой гимнастёрке,
и совсем по-детски на щеках,
белокурый, слабый, как девчонка,
повалился он с тоской в глазах...
Я вернулся целым из разведки,
помню, мной доволен был комбат,
орден дали мне тогда советский,
дали новый, грозный автомат.
До Берлина, помню, дошагали:
было много смерти и пальбы,
но всё снится долгими ночами
мне тот случай из моей судьбы.
Не изъять, не вычеркнуть с годами
чувство безысходное вины,
и теперь вишнёвыми садами
чудится мне эхо той войны:
парень тот в немецкой гимнастёрке,
и мольбой в испуганных глазах -
мой судья по памяти не стёртой,
как печать на сердце - вечный знак.
_____________