Была обычная, рядовая весна. Не ранняя и не поздняя - своевременная. Вовремя начал таять снег, вовремя набухли почки. Как всегда неожиданно, но, опять-таки своевременно, на лесных прогалинах появились первые подснежники и первые нарциссы. Весна, как ей и было положено, всюду вступала в свои права; уверенно закрепляясь на солнечной стороне в открытых и доступных местах и, постепенно распространяясь на теневые участки, сопровождая приход свой весёлым щебетанием обрадованных птиц, переживших холодную зиму с её непременным голодным существованием. По этому же закону, поляны и поля быстро избавились от надоевшего за зиму снега, в то время как под деревьями, в тёмных непролазных чащах он ещё долго и настойчиво отстаивал своё холодное право на жизнь. Но с каждым днем всё громче пели птицы, радостно встречая каждое солнечное утро побеждающей весны. И всё-то в эту весну было обычным, закономерным.
Поэтому, когда красивая молодая девушка стала принимать ухаживания красивого молодого мужчины, в этом никто, опять-таки, не увидел ничего необычного. Их поведение, неторопливые прогулки по ночному городу, озорные поцелуи в малолюдных и плохоосвещённых местах ничем не отличались от сотен и тысяч таких же неприметно красивых пар. Он великолепно ухаживал: галантно и возвышенно, и совершенно несовременно долго и вежливо. Он не торопил событий, что позволяло думать о серьёзности и долговременности его планов. Юноша ей нравился, его ухаживания были приятны ей. Никогда ещё она не испытывала ничего подобного. Временами, волнение души было столь велико, что требовались дополнительные силы в виде строгого взгляда матери, обещавшего и поддержку и спрос, однако, она и сама кокетливо не хотела раскрывать раньше времени своё согласие, не насладившись в полной мере действием молодого жизнерадостного существа. Не будем и мы торопиться заглянуть внутрь сознания и пытаться предугадать мысли и желания молодых людей, пусть и совпадающих по направлению. Но то, что в дальнейшем произошло с участниками данных событий оказалось даже для них самих несколько неожиданным, хотя и предсказуемым.
В один из дней года (почему-то хочется, чтобы это непременно была весна) она услышала (наконец-то!) неумело-трогательные слова первого в её жизни признания в любви. Да, она их ждала. Да, они были ей безумно приятны. Даже больше того: она сама жаждала их и стремительно летела навстречу этому юношескому признанию. Но, следуя установленным неизвестно кем и неизвестно когда традициям, она сразу ничего не ответила. Хотя молодое сердце и подсказывало ей весь ужас подобного поведения, а блестящие глаза совершенно ясно говорили о своём несогласии со словами хозяйки, выдавая счастье. Он всё понял правильно и не торопил её с ответом. Вполне благоразумно он полагал, что девушка просто оттягивает момент развязки, получая дополнительное наслаждение от терзания влюблённого сердца.
Для него не существовало других женщин и он готов был ждать падения неприступных бастионов сколь угодно долго. Тем более, что ожидание было приятно и ему самому, только подогревая его чувства страсти и любви. Впрочем, где-то в глубине души он понимал, что ждать, собственно, осталось недолго. Они встречались почти каждый день и каждый из этих дней был по-особенному прекрасен. Многочасовые разговоры ни о чём и о многом, долгие молчания, неожиданные слёзы - всё это, конечно же, было как у всех (или почти у всех). Неожиданной и совершенно непредсказуемой оказалась развязка этой истории. Оказалась она не просто суровой, а, я бы сказал, жестокой. Причём жестокой для обоих.
Отец девушки даже не возражал, он был категорически против. В выборе дочери ему не нравилось всё, но самое главное - не ту партию он планировал для своей девочки. Она была единственным ребёнком в семье, единственнообожаемым и единственнолюбимым. И отец с той простотой и категоричностью, которые без исключения свойственны всем людям его профессии (а он был районным прокурором города), сказал коротко и не терпящим возражений голосом короткое "Нет!" Он вполне резонно полагал, что брак любимой дочери просто обязан укрепить его положение. В общем, думал он и рассуждал точно также, как думали и рассуждали об этом все его предшественники ещё во времена Пушкина и Гоголя, Толстого и Достоевского. За прошедшие столетия мозги отцов немного изменились. Думали и действовали эти товарищи и тогда, да и сейчас, одинаково: не очень заботясь о других и полностью уверенные в своей непогрешимости. Причём, последнее было настолько сильнО, что затмевало собой и то немногое хорошее, что ещё оставалось в каждом из них от нормальных, порядочных людей. И потому, он даже и не сомневался в том, что его дочери будет достаточно этого его "Нет!" Однако, одноразового запрета оказалось мало. Впрочем, и всех последующих тоже. Дочь (ведь не даром же она была его дочь) категорически не хотела его слушать, вполне резонно считая себя достаточно взрослой для принятия самостоятельных решений по этому вопросу. А, так как была она, к тому же, совершеннолетняя, а значит уже более взрослая, так по крайней мере ей самой казалось, то и внезапная перемена мнения и отказ от своего слова воспринимались ею как предательство, а не просто женский каприз. Юношеский максимализм, довлеющий ещё в полной мере над её сознанием, не усматривал практицизма в человеческих взаимоотношениях. Жестокая жизнь не успела ещё оголить нежную душу её под напором всесметающего потока жестокой правды. Пока там была весна. А зарождение новой жизни - самый сильный инстинкт. Об этом мы иногда забываем, поэтому конфликты с детьми не просто неизбежны, они предопределены самой природой. Попытка уйти от решения проблемы. как правило, не приводит к желаемому результату. Скорее наоборот, чем быстрее мы хотим забыть о проблеме, тем больше, чаще и глубже она о себе непоминает.
Наша девочка справедливо считала, что её любовь (первая и единственная) самая чистая и самая сильная, и, следовательно, заслуживает иной участи. Её возраст не позволял ей рассуждать категориями взрослой жизни. Только недавно начавшись и, благодаря стараниям родителей, до сих пор вполне благополучно обходившая её реальная жизнь, ещё ничему её не научила. Она была всё ещё той маленькой наивной девочкой, которую все любят и которой все восторгаются просто по определению, потому что не восторгаться нельзя, ведь она такая розовенькая, такая щекастенькая, да и вообще, она самая лучшая. Она просто не подозревала, что первая любовь, какой бы сильной и всеохватывающей она не казалась, конечна, безаппеляционно считая данное мнение заблуждением стариков. А она не такая. Её первая любовь не закончится столь обыденно и бесперспективно, трагично и жестоко для обоих, и что их ждёт другой финал и они просто непременно станут исключением из этого несправедливого правила.
Проплакав в любимую мягкую игрушку, поведав ей свои нечеловеческие страдания, свои секреты и горести, было принято вполне естественное, но не имеющее никакого отношения к жестоким реалиям бытия, решение бороться за свою любовь. А просмотренный ею недавно модный художественный фильм о несчастной любви в итальянском городке Вероне, только подогревал её чувства, укрепляя веру в собственное всесилие. Ей очень хотелось верить (и она действительно верила в это), что она сумеет быть гораздо счастливее, набивших оскомину нарицательностью своих имён, Ромэо и Джульетты. Она верила и, всё происходящее воспринимала через призму своей любви. К чести её надо сказать, что любовь эта действительно была и сильной и красивой. Как впрочем, у большинства её сверстниц.
А они уже обо всём договорились. Даже квартиру отдельную нашли, которую обязательно надо было снимать при подобном отношении родителей. И всё-то у них было красиво, амурно и увлекательно. Вначале. Пока в их жизнь сурово и неумолимо не вмешалась судьба, эта строгая и совершенно неподкупная дама, именуемая Фемида. Именно ей мы обязаны дальнейшим развёртыванием событий, в нужном ей направлении. И это именно к её услугам обратился недалёкий родитель, услужливо воспользовавшись имеющимися у него полномочиями. Чистая любовь, светлые и незамаранные чувства, нежность и глубина, легкоранимые души, гиперчувствительность молодых сердец, да просто будущее своей дочери, волновали его только в разрезе собственной жизни и собственной карьеры, её удачливости, дальнейшего благополучия и счастливого продолжения. И, потому, принятое им решение не отличалось новизной. До него так поступали десятки, если не сотни прокуроров. Он, не мудрствуя лукаво, решил оговорить невиновного. И, как мы уже поняли, этим несчастным должен был стать пока ещё счастливый и ничего не подозревающий молодой человек его собственной дочери.
Однажды, ещё не поздним вечером, когда все порядочные влюблённые обычно возвращаются домой (где-то около полуночи, если верить, не самым крутым, но и не из дешёвых, часам прокурора), наша пара достигла порога не очень-то дружелюбного отчего дома. На этом пороге уже стоял самоуверенный отец. Весь его вид говорил достаточно красноречиво, что отступать от задуманного подлого и коварного плана он не намерен. И что именно сегодня состоится тот самый разговор, который обязан разорвать эти ненавистные ему отношения. До сих пор этот разговор не начинался ещё и потому, что был для его дочери всё же весьма болезненным и ранящим. А прокурор, пусть и несколько своеобразно, но любил свою единственную и такую хорошую дочь.
С самого начала, а это можно было предположить сразу, разговор пошёл на повышенных тонах и напоминал обычную утреннюю склоку на кухне коммунальной квартиры, из тёмных недр которой вышли большинство прокуроров, судей, адвокатов, строителей, рабочих, директоров и ещё многих и многих представителей уважаемых и не очень профессий. Разговор этот, впрочем, не переходил рамок приличной дозволенности, учитывая статус некоторых участников. Отец явно искал ссоры. Причём, делал он это сознательно и преднамеренно, как будто план его действий был заранее спланирован и отредактирован. Впрочем, участникам событий это стало понятно только потом, а вот поначалу... Ну, выглянули на шум соседи, ну увидели они, как рассерженный непристойными предложениями прокурора молодой человек, толкнул его, так как не имел другой возможности для ухода (рассерженный отец девушки стоял у него на пути). Да, он не просто так стоял, а весьма выразительно и неподобающе своему чину ругался.
Удар был не сильным, так, толчок только. Однако... Тренированный и изощрённый ум прокурора, товарищ Вышинский нервно курит в сторонке, смог вполне сносно и с подобающей правдоподобностью изложить в исковом заявлении свою версию произошедшего с его подачи происшествия. Как можем мы только догадываться, версия эта была также далека от справедливости, как и само слово "прокуратура".
Не надо быть пророком, чтобы сказать о том, что было дальше. Поверили, действительно, словам прокурора. Иначе и не могло быть. Если бы это было не так, я поступился бы справедливостью. Да и зачем украшать то, что не достойно быть красивым?! Молодому человеку (весьма, кстати, неплохому) было предъявлено обвинение по ст.111 часть 1 УК Российской Федерации и назначен предельный тогда срок - восемь лет лишения свободы. И это при том, что на "драгоценном" теле прокурора не было ни синяков, ни ссадин, ни даже мелких гематом или ушибов. Видимо, очень нам дОроги эти тела.
А, что же дочь? Ведь это именно она вынесена нами в название и, стало быть, именно ей и надлежит поставить точку в нашем повествовании. Пока шло следствие, она отказывалась поверить в реальность происходящего. Однако, необоснованно суровый приговор, заставивший её по-новому взглянуть на горячо любимого с самого раннего детства отца, поверг её в уныние, которое неизбежно переросло в депрессию. Выйти из неё она не смогла. Или не захотела. И вот в одну из холодных осенних ночей, когда бесконечные косые дожди непрестанно-монотонно стучат в наши окна, приняв смертельно большую дозу снотворного, она добровольно отправилась в тот мир, где честности и справедливости гораздо больше.
А отец по-прежнему продолжал работать прокурором, честным и прямолинейным словом решать людские судьбы, так и не сумев решить судьбы собственного ребёнка. На этом я обрываю рассказ. Потому как писать более про этого человека не хочу. А жизни счастливых и юных людей оборвались некрасиво и невыразительно. Не так, как того хотелось бы нам. Но, в этом и заключается неповторимая особенность жизни. Она всегда всё делает по-своему и, далеко не всегда, красиво.