Прощание

       
А утром солнце светит ярко,
В болоте вязко сапогу,
И наша бедная Боярка
Стоит на правом берегу.
                Д. А. Давидович


У нас в деревне солнце ярко и рыба плещется в реке,
И привкус имени «Боярка» как мед в топленом молоке.
Ухи наваристой похлебка, души возвышенный настрой,
И даже рифма, как поклевка, поэту явится порой.
Рыбацкий труд дается тяжко, но щедр для избранных друзей.
Алкаш (десантник в прошлом) Пашка сует в садок своих язей.
Поэт поклевке рад случайной, из лодки удочкой возя,
И Пашка рад – в совхозной чайной тариф: бутылка за язя.
Замрет душа в надежде зябкой и веришь в милости судьбы,
Когда под дубом бурой шляпкой сверкнут ядреные грибы.
Прошла гроза и ветер бодрый обрывки туч собрал с небес.
Расцветка радуги свободной вошла дугой в заречный лес.
Ах, эти утренние росы, стогов размеренный парад,
Уже работу сдали косы, и вилы в воздухе парят.
Стога растут и солнце жарит. Созвучен легкий матерок
Жужжанью мух. Но небо дарит закат и первый ветерок.
Июльский день остыть отпущен. На Божий мир сошел покой.
Лишь блин луны, по краю сплющен, как лампа, светит над рекой.

Однако дьявол строит планы, задумал, гад, эксперимент:
Необходимость предоплаты за неизбежность перемен.
Светила во время восходят, и в речке катится вода,
Но перемены происходят, и только к худшему всегда.
Они сперва неразличимы среди обыденных примет.
Откуда взялись? В чем причины? Как будто eсть, а может нет?
А сумма следствий нарастает, приотворяются врата,
И неизбежное настанет, по злому умыслу врага.

Дымят дрова в напрасном треске на закопченный потолок.
И кто моток японской лески из лодки ночью уволок?
Лесная дань непостоянна, аминь добыче даровой,
А земляничная поляна забита сорною травой.
В совхозе пиво все дороже, бормочет радио с утра,
И грязь разъезженной дороги привычно месят трактора.
Скользит сапог по косогору, едят комарики в лесу.
Но благородному сеньору считать копейки не к лицу.
Мы преднамеренно не помним в удаче малый перебой –
Ведь счастью надо быть неполным, иначе будет перебор.

Лихое время драк и шума ковало наш менталитет,
Есть Государственная дума, а был Центральный комитет.
Прости, марксизм: пришла реформа тебя на доллар разменять,
За океаном благотворна, а здесь – покамест не понять.
В столицах власть в поре метаний. В деревне – водка и народ.
Невоплощенными мечтами намазан черствый бутерброд. 
Так бес действительностью вертит, в своей зловредности мастак,
Переключил размах диверсий на государственный масштаб.
И мы поймем, в разгар июля вернувшись в милые места,
Что сатанинская пилюля до гениальности проста.
Наш дом стоит на месте. Рядом домов ослепших сухостой,
Под заколоченным фасадом вдоль мертвой улицы пустой.
И ни мычания, ни лая. Но тлен разрухи поборов,
Боярка все-таки жилая, из трех оставшихся дворов.
В родные стены вновь вселиться для нас первейшая из льгот.
Нам улыбнутся те же лица – их было больше прошлый год.
Уходят в лучший мир соседи, гниют ненужные дома,
В цивильный мир уходят дети от деревенского дерьма.
Вчерашний день невозвращаем, прогресс отложен на пока.
Мы ежечасно ощущаем непрочность здешнего мирка.
Под сенью временного крова простые радости даны,
Мы, уходя, припомним  снова их мимолетные дары.
И взгляд прощального привета на покосившийся забор,
И суеверная примета – неосновательный запор.
Кувалда времени разломит иллюзий кукольный домок,
Когда в итоге Пашкин ломик собьет бессмысленный замок.