Старый

            
    Громко лязгнул замок, стукнула задвижка и, через слегка

 приоткрытую ровно на столько, чтобы через неё можно было только

 протиснуться, дверь в камеру, вошёл старик. На вид ему было уже за

 семьдесят. Абсолютно седые волосы его были коротко подстрижены и

 уложены с той старческой аккуратностью, что всегда отличает зрелого

 человека от молодёжной взлохмаченной натуры. К груди он прижимал

 небольшой пластиковый пакет с нехитрым своим арестантским

 имуществом.

  - Добрый вечер,- сказал он так тихо, что никто особенно не понял,

 что же именно он произнёс. Лёгкий постоянный гул в камере скрыл и

 расстворил его слова.

  - Проходи, проходи, дед. Садись. Тебя-то за что к нам? Что за беда

 у тебя? - не обращая внимание на непрерывный гул, понеслось со всех

 сторон.

    Дед присел на скамью возле невзрачного вида железного стола.

 Весь облик его говорил о неподдельной тоске и грусти, кипящей и

 бурлящей в его может и живой ещё, но уже изрядно потрёпанной душе.

 Однако вслух он произнёс:

  - Сто пятая.

  - Кого же это ты, старый, порешил? Бабку свою что ль?

  - Да, нет. Не бабку. Хотя, лучше бы уж её. Брата.- Сказал и, как-

 то сразу осунулся весь, стал ещё старше. Глубокие морщины, лучше

 всяких слов передающие всю тяжесть пролетевшей чужой жизни, стали

 ещё глубже и отчётливее на немолодом измождённом лице.

 Полупрозрачные подслеповатые глаза готовы были пустить слезу и,

 только осознание того, что место для чувственных изливаний было не

 совсем подходящим, как-то сдерживало налетевший порыв. Но все

 вокруг как-то сами поняли, что не время сейчас для подобного рода

 разговоров. Настанет час и он сам захочет рассказать всё, что так

 долго тяготило и без того перегруженную душу. Тогда и узнаем всё.

 Но дед удивительно быстро оправился от внезапно нахлынувших

 воспоминаний и, уже не стесняясь, принял из незнакомых рук

 металлическую кружку с крепким ароматным чаем.

  - Сахарку?

  - Не откажусь. Хватит-хватит. Меня, кстати, Андреичем кличут,

 ребята. Знакомы будем.

    Было далеко за полночь. Но в камере почти никто не спал.

 Исключение составляли только двое непонятного возраста арестантов,

 храпевшие так громко, что порою перекрывали лёгкий гул голосов,

 оттенённый звуком работающего непонятно для кого телевизора.

 "Дорога" с соседями работала привычно скоро и безшумно. "Дорожники"

 о чём-то беззлобно переругивались между собой, не обращая никакого

 внимание на присутствие в камере новенького. Но так могло

 показаться только на первый, неискушённый взгляд. На самом деле,

 они давно уже изучали новенького и только ждали удобного случая для

 обязательных вопросов, которые всегда задают вновь прибывшему, даже

 когда про него всё доподлинно известно. Это происходит, наверное,

 от чувства ответственности за порученное дело и с той дотошностью,

 которая невозможна на воле, без присущего той наплевательского

 отношения к окружающим. Андреич окинул взглядом своё новое жильё,

 которое на ближайшее время должно было заменить ему дом.

  - Маленькая камера,- сказал или просто отметил старик.

  - Да, уж, не хоромы,- сидящий рядом абсолютно лысый мужчина

 удивительным образом располагал к откровенному разговору. То ли

 возраст его (он выглядел самым старшим из всех), то ли выдавала его

 внутренняя сила характера, что выигрышно выделял его на фоне

 остальных, но Андреич сразу почувствовал непонятное доверие и

 расположение к этому совсем незнакомому человеку. Так бывает: ты

 впервые видишь человека, а тебе кажется, что знаком ты с ним уже

 много лет, можешь доверить ему все свои тайны и секреты, беды и

 радости, неудачи и победы.

  - Извините, как вас зовут?- поинтересовался дед, скорее из

 вежливости, чем из любопытства.

  - Анатолий.

  - Послушайте, Толя. Можно я буду вас так называть?

  - Да, конечно.

  - Вы так отличаетесь от всех. Сразу видно, что к вам относятся

 если не с боязнью, то по крайней мере с уважением. Вы, наверное,

 давно сидите здесь?

  - Уже третий год.

  - Ба-а. И всё судитесь?

  - Ну, да. Всё сужусь. А вас-то как угораздило на старости-то лет?

 О вечном уже думать пора,- то ли пошутил, то ли констатировал

 мужчина.

  - Да, длинная история.

  - А вы и не торопитесь. Спешить теперь некуда. Это сюда быстро

 попадают, через широкие ворота. А вот обратно - калиточка

 маленькая. Сразу и не проскочишь.

  - Я и сам до сих пор не пойму, как всё это могло получиться,-

 начал своё долгое и тяжёлое повествование старик.


  - Я со своей старухой почти тридцать лет прожил. Всяко бывало за

 долгую жизнь: и ссорились и любились - всё было. Но чтобы так

 вот...,- Андреич и не заметил, как постепенно тихо стало в камере,

 как подтянулись ближе совершенно незнакомые люди. Так уж повелось:

 у каждого своя, часто очень интересная и по-своему уникальная беда.

 Это не объяснить, но людей тянет послушать, сравнить со своим

 делом, обсудить чужие проблемы и решить по-своему. Особенно

 интересно бывает послушать последние новости с воли и

 необыкновенную по своей уникальности историю последнего.

  - Я ведь её с ребёночком взял. Разведёнка. Меня на пятнадцать лет

 моложе. К себе прописал. Всё чин-чинарём. В ребёнке души не чаял.

 Время подошло - свадьбу ему сыграли. Жили все вместе. Квартира

 большая, так что проблем никто не испытывал. И всё бы хорошо,

 только в прошлом году сын у меня собственный объявился. Он вообще-

 то и раньше был. Я ведь тоже в молодости разводился. Так в той

 семье у меня и был сын. В общем. Алименты платил, пока не  вырос.

 Потом как-то жизнь сложилась, что не общались мы совсем. А тут

 как-то узнаю, что проблемы у него с жильём. Не то чтобы заиграло

 что-то, нет. Но, поделился мыслями со своей старухой. Она в крик.

 Поняла так, буд-то я свою квартиру хочу на собственного сына

 переписать. Тут и началось. Каждый день скандалы и ссоры. Надоело,

 спасу нет. Брат мой младший, Стёпка, заходил ко мне порой побалакать

 по-стариковски. Он ведь всего на пять лет меня младше. Вдовец. Был.

 Никак не привыкну, господи. Так тот тоже масла в огонь подливал:

  - Оставь квартиру сыну! Оставь квартиру сыну! Оставь квартиру

 сыну!- твердил и твердил чуть ли не с порога, едва только появится

 в доме. А бабке моей только того и надо. Как спичка вспыхивала. Не

 остановить потом. Ревновала меня к моему сыну. Абсурд! Уж и не рад

 был, что вообще этот разговор затеял. Но, это бы ещё ничего. Тут

 брат мой как-то под вечер заглянул ко мне с бутылочкой беленькой.

 Посидели мы чуток. И, то ли с пьяных глаз так показалось, то ли и

 взаправду было что, но только в голове засело прочно: братка клинья

 под мою старуху подбивает! А старая моя вроде как и не против. И

 ухаживания те вроде как принимает. Тут я и вскипел. Никогда за

 собой такого не припомню. А тут, поди ж ты! Короче, поругались мы с

 братом крепко и ушёл он от меня хлопнув дверью со словами:

  - Ноги моей в этом доме не будет!

    А утром нашли его с ножом в груди на первом этаже нашего

 подъезда под лестницей. Соседи, да бабка моя (тоже хороша!)

 подтвердили, что пили мы вместе, а потом ругались громко, и что я

 кричал будто хочу порешить его. Какие ещё тут доказательства

 нужны, всё одно к одному, в цвет.

  - Дела-а!- прервал паузу Анатолий.

  - Дела.- Подтвердил дед.

    И заметно стало, что выговорился человек, потому как душа его

 облегчённая посветлела и готова стала принимать в себя всё вокруг

 происходящее.

  - Ладно, дед. Не гони. Падай сюда, здесь свободно. Обживайся.

 Курить-то есть?

  - Да, есть пока.

  - Ну и ладно. Что нужно будет - говори, не стесняйся.

  - Спасибо, Толя.

    А жизнь тюремная продолжала идти своим однообразным чередом.

 Андреич ещё несколько раз съездил на судебные заседания, по-

 прежнему продолжая оставаться абсолютно равнодушным к собственной

 судьбе. Судьба же, напротив, не оставила его. Срок он, конечно же,

 получил. И вполне реальный. Правда, по-минимуму. Всего шесть лет.

 Но вот сумеет ли он дожить до конца его, сумеет ли умереть вольным

 человеком? Ответа на эти  вопросы я не знаю.