Черней январской темноты,
взрывая белое пространство,
попарно движутся коты
на бандитизм и хулиганство,
не помышляя о добре:
озарены разбоем лица
и снег в нечёсаной махре
пиратской шерсти серебрится.
Неотвратимые, плывут
что Танатос, что Гипнос – оба,
то руль, то ростру, то шкафут
вздымая над волной сугроба,
лениво становясь быстрей –
не цепью, а катамараном –
когда из вражеских дверей
в них целят веником поганым.
Известно им: по всем счетам
выходит – жить сытней и гуще,
сверяя время по котам,
на тайный промысел идущим,
а потому им быть всегда,
и, огрызаясь друг на друга,
цеплять когтями невода,
весной наполненные туго.