Зайдя в харчевню, он спросил вина и мяса.
Слегка подвыпив, заказал вина для всей
Честной компании. К нему прильнула масса
Даренной выпивкой испытанных друзей.
Их лесть груба была, как шутки были грубы.
И пышногрудая девица в епанче
Шептала на ухо, и целовала в губы,
И возлежала разомленно на плече.
– Еще вина!
– Довольно пьянствовать, мой милый,
И задарма поить бродяг. Гони их прочь!
Не стоит вечером разбрасываться силой,
Когда не хочешь провести впустую ночь.
– А ты быстра, гляжу.
– А жизнь еще быстрее.
Пойдем к тебе?
– Мой город слишком далеко.
И это к лучшему. На сердце у еврея,
Чем дальше родина, тем более легко.
– Ты это в шутку?
– Ты не любишь на ночь шуток?
Пошли наверх, коль не раздумала идти.
Что ночь, что жизнь – один невнятный промежуток
Меж непонятными отрезками пути.
Но ты мне нравишься. Хоть я всегда был шалым,
Я буду нежен и прилежен в этот раз.
Бродяга учится довольствоваться малым:
Друзья – на день, приют – на ночь, любовь – на час.
– ... И я ушел. Мне стал мой дом не интересен.
Я из породы перелетных певчих птиц.
Нам говорят, что тесен мир. Но мир не тесен.
Однако тесно ощущение границ.
– Останься здесь.
– С тобой?
– Спроси еще: со шлюхой?
– Нет, не спрошу. Но не останусь. Мне нельзя.
Представь: я стану стариком, а ты старухой.
Семейство. Дети. Внуки. Родичи. Друзья.
Из часа в час. Из века в век. Из звеньев в звенья
Одна цепочка вьется, судьбами звеня.
И в этом счастье есть. Но нет благословенья.
И в этом мудрость есть. Но в этом нет меня.
– Я поняла. Ты сердцем глуп. Ты мне не нужен –
Я пошутила. Заплати мне за ночлег.
– Возьми хоть всё.
– Ты щедр... Оставь себе на ужин.
Ты в самом деле очень глупый человек.
Он шел всё дальше, городами обрастая,
Поближе к вечеру захаживал в кабак
И за собой водил прибившиеся стаи
Лохматых ливней, снегопадов и собак.
И в зыбком времени, быть может, столь же зыбок,
Он оставлял, себя растрачивая сам,
Следы подошв, следы надежд, следы ошибок,
Едва заметные земле и небесам.
«Что я здесь делаю? Старее ли, новее,
Все одинаковы на свете уголки.
Чем оживленнее дороги, тем мертвее
На них глядятся перекрестков узелки.
В родной стране от безысходности болея,
Я болен ею же, но в никакой стране.
Я ни о чем и ни о ком не сожалею.
Но, верно, кто-то сожалеет обо мне.
В привычной близости не ощущая прока,
Стремится взгляд за недоступный окоем.
Не потому ли нет в отечестве пророка,
Что нет отечества в пророке самоем?
Пространство сводится к прокрустовому ложу,
Дороги сходятся заведомо к концу».
Но чем-то блудный сын неблудного дороже,
Когда он снова возвращается к отцу.