Он был раним, а социум суров –
Всегда готов незащищённость ранить.
И с редкой многогранности порой
Снимать пытались чувственные грани.
Приравнивать, а он – не под шаблон,
Причёсывать, а он такой вихрастый,
И не любил униженно в поклон
Сгибаться перед властвующей кастой,
Что втискивалась в запертую дверь,
Читала, не стыдясь, чужие письма –
Дана ли нам безвременность потерь
И после – боль, «вовек веков и присно»?
С отчаянием тех, кто – на краю,
Предельным тембром, рвущейся струною,
«Я это никогда не полюблю!» –
Протестовал, не ведая покоя.
И естество не принимало фальшь,
Страдала целостность, дробясь на звенья;
Он уходил… в губительную блажь,
В тот хрупкий мир, где не найти спасенья.