Пух валит в открытую форточку, щекочет нос,
Плоскость потолка впивается в небо сеткой,
Редактор моих замыслов не решился задать вопрос
Белобрысой бунтарке с золотою тропической веткой.
Холенные хари ее приближенных
Выбирают малолетних почти сформированных тварей –
Себе подобных, для создания новой, славопрожорливой стаи.
Неудивительно, что каждая строка породиста с такой повышенной занятостью,
А атомарность ночных огней превращается в город.
Здесь так легко пропитаться чужой сексуальностью,
Тогда как для собственной не находится повода.
На затертых дверных ручках приемных отпечатался след отказа – твердого «нет»,
Возлагаю надежды лишь на эту белобрысую бабу,
И на такого же цвета однограммовый пакет.
Скоро жара придавит, а потом и вовсе размажет соседа с дрелью,
От которого в восторге, наверное, его жена,
А другим третий час никакого спасения
От ревущего в стены тупого сверла.
Как разваренный рис заполняет привыкшую только к нему тарелку,
Так и тело с моим именем заполняет чужую квартирку.
Я забочусь о нем: купаю, кормлю, заправляю постельку
И раз в год, может реже, запиваю вином просвирку.
Не осталось осадка светлого чувства от скучной учебы,
А друзья самовлюбленного скорпиона стали более близкими и особыми,
Но, боюсь, по законам эссе определенности сдуют в объемах,
Став невнятными глазу в пробирках микробами.
Посылаю сигналы в далекое прошлое
Каждый день, и, поэтому так нестабилен.
От земли оторваться бы с корнем и порослью
Без сплошного потока размывчатых ливней.
Ощутить себя путником в бамбуковых стройных зарослях Азии,
В пустыне с полной флягой песка и лассо – обманутым бедуинами,
В топях серных природных болот эвтаназии,
И на Луне распивать бы абсент с зеленого цвета кретинами,
Рисковать бы всем – по поводу и без повода,
Несмотря на больную башку, травить себя всевозможной гадостью,
Чем харкать с четырнадцатого этажа в серую пропасть города
И считать свои бесконечные слабости.