Лестницы гномьи в кронах высветит,
вспыхнет ли
сахарной белой птицей, грудь чья – вишнёвый сок –
утро. Рукой нашаришь простынь зимыземли.
Ухнет совиный ветер, когти вонзая в сон...
Пребудет снег. Послушай, хлынет снег,
где нет времён, нет нас – ни до, ни после.
И в нём замрёшь. И, щурясь, смотришь вверх:
овсяный день. Из хлопьев слеплен воздух.
Дыханье морщит тёплый бок кота.
Кот – толстый край просоночного мира –
следит лениво: льдина потолка
крадётся прочь из сумерек квартиры,
туда, к сметанным жирным облакам.
Там, верно, пахнет свежим огурцом,
молочной пенкой, шерстяной печалью...
В белёсой тьме уютно. Невесом,
плывёшь... Тебя уже не различаю
в густой штриховке неба за окном.
Подлёдный свет, паденье тишины,
бисквиты крыш и крошки гнёзд вороньих –
на память взял...
За руку тронет больно
сквозняк тобой придуманной страны.