там, где когда-то взятое взаймы
бросают – и идут, пути не зная,
был вечер посреди большой зимы
(как будто где-то есть зима иная),
когда, поодиночке и гуртом,
намёрзнувшись в непроходимом мраке,
молчание храня, во встречный дом
входили люди, кошки и собаки
и, завернувшись в тёплую тоску,
садились в кресла, слушали вживую,
как время тихо шло по фитильку,
растапливая память восковую.
уносит шепелявая вода
на звуки разлетевшееся имя,
но все, кого забыли, навсегда
становятся стрекозами морскими.
когда испустит пламя чадный вздох
и дочитает восковую книгу,
я запрягу четвёрку резвых блох
в ореховую грецкую квадригу,
и поскачу, пугая мелкий люд
и сущности животные иные,
растерянно почувствовав: растут
на длинной спинке крылья слюдяные.
и только с высоты не ниже крыш
откроется секрет, доселе жгучий,
что Шишел-Мышел – это просто мыш,
хороший, перепончато-летучий.