Вот ей тридцать, вот тридцать пять и январь за окном матерится. Из любимых - седая мать да мечта - переехать в Ниццу. Горе плещется злой волной по стареющим синим венам, и порой, словно мутный гной, вытекает. В ее проблемы не вникает ни сын, ни муж - отродясь не бывало оных.
Каждый раз, принимая душ, вспоминает себя влюбленной: вот ей двадцать; дом, институт, синеглазая злая кошка. Схожа жизнь на детский батут и до неба - совсем немножко. У подъезда дежурит тот, в ком она обрелась; смеется. И от счастья болит живот, как глаза от яркого солнца. Легко дышится, легко пьется, легко любится. Видит Бог, она утром живой проснется...
В сорок жизнь словно эпилог, как черта иль рубеж, итог для всего, что могло случиться. Она в водку добавит сок и попробует вновь забыться.
Пятьдесят пробегут, как год. Шестьдесят отзвучатся эхом.
И спасительный Божий суд она встретит счастливым смехом.