«Обложили меня, обложили,
Гонят весело на номера!»
В.Высоцкий.
Но встреча с Андрюхиным не состоялась,
Да он и не очень-то ждал.
Но вот с КПП раздались два сигнала:
Лукич на свиданье позвал.
И он рассказал ему о переменах
И о расстановке всех сил:
Быкоцкий Рудольф «починил свои стены
И крепость Кагор укрепил» –
Упрочил своё положенье в КОМКОНе
(Гозанов свой взгляд опустил);
Что опыт Амвросия вновь узаконен
И он все права получил;
И что назревает в Европе броженье,
Утихшее было с тех пор;
И что он явился к нему с предложеньем,
Поскольку с ним есть договор.
«А что надо делать?
- Да проще простого.
В «коробке» одной посидеть
Да вслух прочитать в ней печатное слово –
Инструкцию уразуметь.
Но только для этого надо родиться
В России, стране заклятой,
Поскольку лишь мозг человечий годится
Для целей работы такой.
- А что за «коробка»-то?
- Да Иванталя.
Она сматрицирует там
Тебя.
- О таком мы ещё не слыхали.
Зачем это нужно-то вам?
- Не нам это нужно, а нужно тебе же.
Ведь не самому же служить
Тебе Ленуалле, нахалу, невеже.
Потом же – свободно пожить
Ты можешь, окончивши дело в «коробке»,
И сам ты себе господин
Ещё и с наваром. И без тренировки.
Не бойсь, ты у нас не один.
- А как же…
- А запросто. «Черти» все знают:
Твои «катакомбы» отсель
Вплотную к Большому Кольцу примыкают
И выход имеют в Тоннель.
Тоннелем попасть можно в Сектор Вхожденья –
И вот ты в Машине как раз,
Которая и обеспечит рожденье
Тебе на Земле хоть сейчас.
- А можно на Землю с «подзорной трубою»?
- С чем хочешь. Лишь ты бы вошёл
В «коробку» Рихарда. А там – чёрт с тобою.
Ну как, по рукам?
- Хорошо.
Когда же прикажете мне собираться?
- А как приготовлюсь – дам знать.
- А где же удобней мне вас дожидаться?
- Да здесь же всего лучше ждать…
«…Висят года на мне –
Ни бросить, ни продать.
Но на начальника напал,
Который бойко вербовал –
И за Урал
Машины стал
Перегонять…» (В.Высоцкий).
…И молча подумал: «Ну что ж, «Джон Ланкастер»,
Послужит тебе «Епифан»!
(Он квалификацией тоже был мастер
И в этих делах не профан).
Пусть буду «матрёшка». Но я – «тот же самый»,
А это – главнее всего.
Они в преисподней пусть ищут упрямо,
А я – здесь добьюсь своего».
«…Оделся по моде, как требует век –
И шепчутся дамы:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый!
Будьте же бдительны:
Всё относительно,
Всё-всё-всё». (В.Высоцкий).
И Гоголем сей «кроманьонец» родился –
Нос длинный и волос прямой,
До плеч что со временем сам заструился,
С упрямою, злою душой.
И он, заходя в этот бокс Иванталя,
Был очень себе на уме:
Дзюисты в опасные игры играли,
Привыкши всё делать во тьме.
И в пятом носил он всегда измеренье
Невидимый свой ментоскоп,
Чтоб память чужую читать без зазренья
И это использовать чтоб.
Сначала он честно на «чёрных» и «белых»
Героев делил в «Вечерах
В Диканьке», рисуя отчаянно смелых
Мальчишек на тех «хуторах»,
Что дрались с начальством: с самим «Головою»,
Иль с «Сотником». Только вот сам
На «Шпоньку»-Амвросия цыкнув слюною,
Концовочку не дал ведь нам!
Но вот прочитал он, как видно, «Полтаву»,
Всё понял – и вылил он враз
На Бульбу свою пессимизма отраву:
«Сгорит в этой битве Тарас,
Поскольку не царь, а казак буйно-дикий
Выходит на битву у вас –
Без власти, без армии. Что ж ты, великий,
Побасенкой балуешь нас?»
(Он не понимал, что «Полтавская битва»
Весьма далека от конца.
А «меч» у великих – как острая бритва:
«Отрежут язык» у глупца.)
Когда с тем «Тюльпаном» скандал разразился,
То Лермочкин был потрясён:
«Как друг на такую афёру решился?
Да был ли уж другом мне он?»
В волненье, нуль-связью Быкоцкому срочно
Про тот инцидент доложил.
Быкоцкий же, зная Гозанова точно,
Свой взгляд на дела изложил.
И рекомендует Рудольф Михаилу,
Чтоб розовые снял очки
И «друга» внимательнее изучил он:
«В душе его есть червячки»;
Что «яблочко» это червивое было.
Заметен для многих изъян
И только не ведомо то Михаилу.
И жизнь его – чистый обман.
Он – оборотень, но прикрытый личиной,
Гнилая, двойная душа.
И сих заблуждений явилась причиной
Доверчивость. Но хороша
Она в мире выдуманном, идеальном,
Где все есть такие, как он.
«…Но мы живём в мире суровом, реальном –
Таков нашей жизни закон».
Прочтя эту отповедь старшего друга,
Наш Миша не впал в пессимизм
(Мол, все подлецы), а в минуты досуга
Свой умный развил реализм:
Да, есть нехорошие люди, «редиски»,
Но только, конечно, не все.
Смотри со вниманием, кто к тебе близко,
Не верь чисто внешней красе.
Да, ЭТО – О ЛЮДЯХ писал он в трактате.
Теперь же – увы! – на богов
Раскрылись глаза у него. В результате
Глядеть стал на мир без очков.
(Картина типичная. Я, между прочим,
Был в розовых долго очках,
Когда про богов размышлять стал охочим,
Но «божий сидел во мне страх».
И так же, как Миша, упрямо я верил:
«Нет зла в Небесах, лишь закон!»,
Пока меня лично сам не разуверил
Быкоцкий, а с ним – д‘Юмадон.)
И вот как-то раз заглянул к Михаилу
Лукич Чернопрудов. И так
Ему предъявил – «ненавязчиво, мило» –
Условный, вербовочный знак –
Вторая частичка разрезанной карты,
Которую сам Михаил,
Вербуясь в команду к нему без азарта,
Из «стинкерских» рук получил.
И напоминает он о договоре:
«Пора отслужить свою часть!
- За что? – удивление в Мишином взоре
(Утихла «картёжная страсть»).
- «За что?» А про конкурс с победой забыли?
Победа далась не легко.
- Но разве мне вы ту победу добыли?
Он был от меня далеко,
Когда своего сам добился я счастья!»
И слышит насмешку в ответ:
«Ах, счастье добыл без чужого участья?
Нет, братец, здесь счастия нет!»
(Потом это место в своём «Маскараде»
Нам Лермочкин изобразит,
Когда там Арбенин, красавчика ради,
Тот «выигрыш» соорудит.)
И сам предложил, чтобы он потрудился –
В России в «коробку» залез.
И Лермонтовым Михаилом родился
Наш Миша, отправившись в «Лес».
Затем в Небеса и Рудольф возвратился,
Как умер старик Новиков.
И на Материк он немедленно скрылся:
Спецрейс был к отправке готов.
Спецрейс возглавлял Генеральный Инспектор
Юркольцин. В своём корабле
Быкоцкий их вёз, наш закона протектор,
Что только что был на Земле.
И Горбиков, вместе с Быкоцким, сумели
Так ловко «поставить силки»,
Что вынужден был Генеральный на деле
Инспекторские кулаки
Обрушить сперва на Гозанова, чтобы
Других своих слуг сохранить.
И бланк на него был подписан без злобы:
«Пожертвую им, так и быть».
И бланк этот отдан Быкоцкому в руки.
И тем был Гозанов лишён
Всех прав в Управленье, в Отделе науки
И выслан он должен быть вон.
(И Лермочкин нам в «Маскараде» напишет,
Как Некто Арбенину рек:
«А помнишь, мольбы ты мои не услышал,
За карты – на гибель обрек?»)
И по спецканалу Рудольф Михаилу
Послание срочно послал,
Что боль головную обоих решил он:
Юркольцин Гозанова снял.
«…Вздохнуть нам спокойно бы можно, но только
Его ещё надо найти:
В своих Лабиринтах не найден, посколку
Он топчет Земные пути.
И мы всю Европу и Русь обыскали,
Но ловко следы заметал
Беглец-невидимка, так что мы устали.
Но вышел он сам на канал
Максима. И даже свиданье назначил
В Германии. Но не пришёл.
И адрес фальшивый он дал, не иначе.
Но всё же Максим произвёл
«Подзорной трубой» регистрацию кода.
И в околоземной сети
Теперь отмечается путь сумасброда.
Так что, «Сааведра», учти:
Как только Гозанов в Россию вернётся –
Немедленно будешь ты знать
И там тебе встретиться с «другом» придётся
И чуточку понаблюдать.
Потом сообщи о своём наблюденье
(Ты помнишь мой прежний канал),
Какое о нём у тебя впечатленье.
Да, главного я не сказал:
Зовут его Гоголь, писатель известный.
Удачи желаю тебе.
Не знаю, насколько тебе интересно,
Но мне ты поможешь в борьбе».
И снова в Россию, домой возвратился
Гозанов. И в сороковом,
При встрече, по жульнически отличился
На том рандеву роковом.
Была потому роковая их встреча,
Что Коля включил ментоскоп –
И без разрешенья «обшарил» за вечер
У Миши его бледный лоб.
Не подозревая, что он под «рентгеном»
И память его – на виду,
С Гозановым Миша болтал, откровенно
Гоня в разговор ерунду.
Тому же не важны слова эти были:
Через ментоскоп он узнал,
Что друга слова те наивные скрыли –
Рудольф про него что сказал;
Что больше ему не видать Управленья
И в том не поможет КОМКОН:
Там враг – Экселенц. Генеральным решеньем
От должности он отлучён;
Что в розыске он. И какой-то секретный –
Без имени, – чей-то канал.
Но кто же владелец канала конкретно –
Его ментоскоп не сказал.
Гозанов потом ментограмму прослушал,
Всё понял – и затосковал.
И даже любимые «Мёртвые души» –
Вторую часть, – не дописал.
Потом, поразмыслив, злорадно подумал
И молвил слова таковы,
О чём нам Высоцкий, в сценическом шуме,
Спел много раз в залах Москвы:
«Рвусь из сил, из всех сухожилий,
Но сегодня опять, как вчера,
Обложили меня, обложили,
Гонят весело на номера…
…Волк не может нарушить традиций:
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу –
И всосали: «Нельзя за флажки!»
…Я из повиновения вышел:
За флажки! Жажда жизни сильней!
Только сзади я радостно слышал
Удивлённые крики людей!
Рвусь из сил, из всех сухожилий,
Но сегодня – не так, как вчера:
Обложили меня, обложили –
Но остались ни с чем егеря!» (Высоцкий)
Он думал о том, что оставит «матрёшку»
Заместо себя на Земле:
«И ваши все игры к игре «понарошку»
Сведу в исторической мгле!»
И он по нуль-связи позвал Чертинкеша:
«Не хочешь ли ты погулять
У нас по Земле, свою душу потешить –
«Морочить» всех и «покорять»?»
А из Лабиринтов, как помните сами,
Не трудно проникнуть «в метро»
(Как позже писал д’Юмадон-Мураками),
А дальше – в Машину хитро.
И вот тот в Россию пришёл террористом
Нечаевым. И демон зла
Людей покорял своей силой нечистой
И делал он злые дела.
Юркольцин, Инспектор, ещё до Спецрейса
Андрюхина с должности снял.
Поэтому Коля не без интереса
Напрасно той встречи прождал.
В Спецрейсе ж, «в силках», что Быкоцкий расставил,
Пришлося Юркольцину снять
Не только Гозанова. Он обзглавил
Европу, Вязанского рать.
И вместо Вязанского он назначает –
Пока что с приставкой «И.О.», –
Честнейшего Лермочкина. Но не знает,
Искать где его самого.
Вязанский же, сидя на «Малом на Троне»,
С своим Ленуаллой, «загнал»
Быкоцкого в тот кабинет, незаконно
Андрюхин что всё занимал.
И так с восемьсот сорок первого года
И с марта седьмого числа
Рудольф стал Директор «по воле народа»
И эра его уж пошла.
И он в тот же день позвонил Михаилу
И молвил: «Ну что ж, Михаил,
Предсказанное д’Юмадоном свершилось
И третий я ключ получил.
А ты по приказу – начальник Европы.
Так что, как закончишь дела,
Так в свой кабинет зам. Директора топай,
Другая эпоха пошла».
Вернулся с Земли Михаил очень быстро.
Никто даже не ожидал,
Как вдруг на рассвете Мартынов с магистром
Стрелялся – и «старт ему дал»:
«…Ведь грустным солдатам
Нет смысла в живых оставаться,
А пряников сладких
Всегда не хватает на всех». (Б.Окуджава).
Но были темны те причины дуэли
И он не любил говорить.
Так что Экселенц полагал в самом деле,
Что Мишу могли и убить.
И так же Рудольфу не ясным казалось,
Причастен ли к смерти его
Старинный «дружок» его, Коля Гозанов.
Искал он его самого,
Но тот от контактов всегда уклонялся,
Гонял по Европе по всей.
«В психическом спазме» он часто срывался
И книги заветной своей
Не кончил: сжёг снова он «Мёртвые души».
Однако «матрёшку» свою
Оставил и свой договор не нарушил
У жизни у нас на краю.
И только закончил писать матриката,
Как сразу же, через Тартар
Сбежал в Лабиринт чародей вороватый –
«Базаров» закончил базар.
И ни на одной «проходной» не явился,
И не появился в КОМКОН,
Не зарегистрировался, не включился
В работу, нарушив закон.
А Руди, между возвращением Миши
И Ленин когда родился,
Усиленно «клад» Ленуалловский ищет –
И поиск его удался:
Нашли «Саркофаг», затокаренный в гору.
А Коля, с одним из коллег
По вышепомянутому договору,
На связь из подполья налег.
Коллега его звался Ванном Блеркомом.
И вот на одном КПП
Он сведеньями поделился с знакомым,
Что сам разузнать он успел:
Нашли «Саркофаг» очень замысловатый
И «блямбы» какие-то в нём.
Находку нашли из КОМКОНа ребята,
А Вана прислали потом.
На «блямбах» чудные значки.
- Что с находкой?
- Не знаю. Наверно, она,
Являя пример технологии тонкой,
В Музей Управленья сдана».
Задумался Коля. Он вспомнил «коробку»:
Когда он входил в аппарат,
Какую-то блямбу Лукич этак робко
В щель сунул, с другими же в ряд.
«Так. Думова стала историком. Может
В музее работать она.
Тогда разузнать она дело поможет
И встреча мне с Майкой нужна…»
А в это же время из командировки
Вернулся Быкоцкий Максим
И сразу, без отдыха и подготовки,
Он занялся делом другим.
Рудольф поручает Максиму заняться
Гозанова поиском здесь.
Зачем же так долго ему дожидаться,
Коль бланк Генинспектора есть?
Гарантии ищет Рудольф, чтоб Гозанов
Исчез бы от них навсегда.
Продолжить он должен сбор тщательный данных,
Раскопки нужны на года.
Пусть тайны раскапывать Мак не любитель,
Но тайну чтоб не растерял.
И Руди был нужен такой исполнитель,
Чтоб он, как себе, доверял.
Максим же, по собственному заверенью,
«Людей, не повинных ни в чём,
Старался от тайно уберечь, в убежденье,
Что гадость их тайны во всём».
Максим первым делом решил повидаться
С учителем. Бывший И.О.,
Андрюхин, в Управе начал появляться,
Вернувшись из ссылки всего
За двадцать годов до возврата Максима
В Управу. И этот старик,
Глаза опустив под бровями седыми,
Сказал, что его ученик
Был связан – давно, правда, – с Думовой Майей,
«…Неплохо б её повидать.
Что знает она, я конечно не знаю,
Могу лишь совет этот дать».
Её разыскал Мак в её кабинете.
Сидела она, как в бреду,
Ничто её не волновало на свете…
- Простите, я позже зайду.
А «позже» она – воплощенье покоя.
И Мак ей смущённо сказал:
«Ах, Майя Ивана, простите уж, что я
Упорно так встречи искал.
Вчера вы встречались с Гозановым лично.
Так чем было вызвано то
Отчаянье (мне это не безразлично),
Какое не видел никто,
А я только был лишь свидетель невольный? –
Спокойно сказала она:
- А я была дура. И мне было больно,
Что я здесь осталась одна,
А он между тем надо мной насмеялся.
Он выжал меня, как лимон,
Попользовался, вдоволь поразвлекался,
А после уж выбросил вон.
Сегодня, конечно, я всё понимаю
Теперь, по прошествии дня:
Что ищут его, он, конечно же, знает
И, бедному, не до меня…»
«…Х-ха! Сентиментальность, маразм возвращенья
К дням юности, к детской любви…»
Не верил Максим в ЭТИ ЦЕЛИ общенья,
Не верил, как их ни зови.
Нет, цель этой встречи сугубо практична,
Продуманная хорошо.
И нужен контакт обязательно личный,
Иначе – зачем бы пришёл?
И цели Гозанов достиг незаметно,
И тени он не возбудил
У ней подозрений, но цели конкретной
Достиг он – и что-то добыл.
А Коля Гозанов, действительно, «выжал»
Подругу, как спелый лимон:
Пока он «свистит», ментоскоп его «лижет
Мозги»: где тот клад заключён?
Ведь с тем ментоскопом не надо СЛОВАМИ
Расспрашивать, что где лежит,
Достаточно, чтобы прибор рядом с вами
Побыл – и сейф памяти вскрыт.
А Коля Гозанов (как чуяло сердце!)
Андрюхина сам посетил:
«Ну вот мы и встретились! – молвил он с перцем, –
А я уж и ждать позабыл!»
И мило болтая о странностях лета,
Обшарил он память его,
Но что его ищет Максим, он об этом
Узнал от него самого.
«Ах, вот как! – подумал Гозанов со злобой, –
Он интересуется мной.
Лишь стоило мне появиться здесь, чтобы
Немедленно «хвост» за спиной.
(«Я был душой дурного общества.
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.
В меня влюблялася вся улица
И весь Савёловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но всё равно пренебрегал…» (В.Высоцкий).)
А тот номерок, что я у Михаила
Из памяти взял, не его ль?»
И вот, час спустя, по нему позвонил он:
Раскрыться, хозяин, изволь.
Но сам не включает он изображенья.
Рудольфа дисплей показал.
И тут Николай принимает решенье:
Использовать этот канал
Для проникновения в память Рудольфа,
Но так, чтоб себя не включать –
Себя не хотел обнаружить. Но только
Не смог ментограмму скачать.
Но хоть он принял эту предосторожность –
Себя ему не показал, –
Не предусмотрел он другую возможность,
Чтоб Руди его опознал.
(Звонившего номер не определялся:
Поставлен был, видимо, блок.
Гозанов, конечно, о том постарался
Чтоб быть засечён он не мог.)
Как только он выключил связь, то сначала
Рудольф Михаила позвал:
«Звонил ты мне только что по спецканалу?
__ Нет.
__ Странно. Чей это сигнал?»
Гозанов же мыслью своей загорелся:
Использовать тайный прибор
В канале нуль-связи. И он завертелся,
Зуденьем охваченный вор:
«Кому ж позвонить? Позвоню-ка Максиму.
Так. Справочник где? Где канал?
Ага.» Но сначала остался незримым:
Проверить: туда ли попал?
Увидев Максима, он сразу включился
И тут же в улыбке расцвёл,
За тёмный сначала экран извинился
И речь «о погоде» повёл:
«Искал ты меня? Ну так вот я явился…»
А сам свой включил ментоскоп
И в память Максима проникнуть всё тщился –
Аж взмок в напряжении лоб.
Но только прибор не работал с каналом,
Бессилен был тот инструмент.
Гозанов потратил хоть силы не мало,
Но кончил свой эксперимент.
Максим, озадаченный сим разговором,
Рудольфу немедля звонит
И всё рассказав, с затуманенным взором,
Как ритор, вопрос говорит:
«Эх, вот бы узнать, с кем ещё наш хороший
Гозанов был в связи такой?... –
И тут Экселенц его и огорошил:
- Узнать это можешь: со мной.
Но только такую же штуку проделал:
Остался на связи не зрим.
Но мысль у меня моментально созрела,
Что был я на связи с самим.
- Простите, откуда ж вы это узнали?
- Он мне по каналу звонил,
Который не числится в общем журнале,
А знает один Михаил.
-Так может быть, он?
- Я проверил. «Не может»,
Не сложные это дела.
Но мысль неотступная душу мне гложет:
Ну что же за сила смогла
Заставить назвать спецканал Михаила?
- А что вам сказал Михаил?
- А он говорит, что не помнит, что было,
Но важного не говорил.
Пытаясь проникнуть в Максима без спросу,
А так же Рудольфа кляня,
Гозанов остался практически «с носом»
И мнил: «Погоди у меня!»
И в Миссию он к Чертинкешу приходит,
Мозги прочесать его чтоб.
Но он понимания с ним не находит:
У чёрта есть свой «ментоскоп».
(Недаром они только личные встречи
Все предпочитают всегда:
Важнейший канал им нуль-связь покалечит,
Духовный мир – не ерунда!)
И он «раскусил» окончательно «друга»,
Что у Николая исчез –
Пусть и меркантильный, сравнимый с недугом, –
К «подземным друзьям» интерес.
Учуял он (или прочёл – уж не знаю):
Ему все средства хороши,
Использовал он «жаббервогов», как Майю –
И выбросил их из души.
И вот, когда к этому же «жаббервогу»
Пришёл на свиданье Максим,
Он вышел к нему на ночную дорогу
И там побеседовал с ним.
«…С Гозановым ты много лет проработал.
Работал ли ты у других?
- Да, много.
- Есть разница с ним, или что там –
Отличие от остальных?»
Глаза Чертинкеша огнём озарились,
Но он от ответа ушёл.
Максим приналёг на лингвистику, силясь
Поставить вопрос хорошо:
«Ты встретился с ним. Пригласил он работать.
Согласье на это ты дал
(Напрягся Максим до условного пота)? –
И чёрт ему прямо сказал:
- Он не приглашал меня больше работать. –
Успех развивая, Максим,
В ответ удивлён: – Я не понял чего-то.
О чём говорили ж вы с ним?
- О прошлом. Тебе это не интересно.
- А как показалось тебе:
Он переменился за годы? Я, честно
Скажу: передряги в судьбе
Его, на мой взгляд, так весьма изменили.
- Согласен с тобой я сейчас.
- Вот видишь! И в чём изменения были?
- Ему нету дела до нас.
- Вот как? – удивился Максим, – а со мною
Он только о вас говорил. –
Глаза Чертинкеша подёрнулись мглою:
Ответ его этот смутил.
Потом Чертинкеша глаза прояснились:
- И что же сказал он тебе?
- Мы спорили, кто больше сделал, чтоб слились
Миры наши в общей судьбе.
- А дальше?
- Всё. Тема была лишь такая.
Когда же с ним виделся ты?
- С неделю назад.
- Где сейчас он?
- Не знаю. –
И чёрт посмотрел на кусты:
За редкою линией кустиков этих
Здесь располагался Тартар.
Максим зразу понял: хоть он и ответил,
Но надоедает «базар»:
- Что намеревается делать он снова?
- Не знаю.
- А что говорил?
Мне важно узнать его каждое слово. –
И тут Чертинкеш «сотворил»:
- Внимательно слушай и с правильным мненьем,
И надолго запоминай:
Не вмешивается народ Управленья
В сей наш Лабиринтовый «рай»,
А мы – не касаемся дел Управленья.
Гозанов имеет к вам месть –
То ваши дела, говорю без сомненья,
Так было, так будет, так есть.
И здесь не ищи, чего нет: «жаббервоги»
Ему никогда не дадут
Убежища. Здесь перекрыты дороги
И крепок навек наш редут».
Вот это был номер! Максим аж воскликнул:
- Просил он убежища здесь?
- Сказа, только то, что сказал. Раз ты вникнул,
Прервём разговор этот весь.
- Я понял. Но ты обещал мне ответить:
О чём говорили вы с ним?
- Спросил он меня: удалось мне заметить
Различье меж ним и другим?
Вопрос твой похож, водяные как капли,
На тот, что Гозанов задал.
Прощай. Разговоры об этом иссякли»
И он на Тартаре пропал.
Когда Экселенцу докладывал это,
Улыбку сдержать тот не смог.
Он явно доволен был этим ответом,
Воскликнув: «Ай да «жаббервог»!»
Ещё б! Бесконечные те Лабиринты
Могли бы укрыть на века
Мильоны Гозановых! Этой защиты
Лишился Гозанов пока.