ты помнишь, как мы затягивались этой дурью на пару?
неизменно 8 этаж и приглушённый свет.
ты опаздывала на пары,
а я в свою жизнь на несколько лет.
потом агонии и хикикомори
согласен, дурная смесь.
ты рассказывала мне о розовых пони,
а я твердил, что в Сахаре есть море
и чайки там тоже есть.
в нашем недалёком прошлом
ты вечно кудрявая и с проколами
мыла волосы яблочным хэд эн шолдэрсом,
а я расчесывал их и заплетал тебе косы.
мы слушали нарвану и пили глинтвейн
и ты спрашивала, почему я не посвящаю тебе песен.
я отвечал, мол, милая, я же не Курт Кобейн,
а ты не Кортни Лав, мы далеко не Сид и Нэнси.
да, мы тоже жестко сидели, только не на игле,
хотя, лучше на игле, чем на всём этом.
я помешан на сплаттерпанке и, конечно, тебе
и на том времени года, когда зима переходит в лето.
мы зачитывались Достоевским и Чеховым.
бродили по узким улочкам старого города,
а сейчас у меня с левой стороны под ребрами
сплошное кровавое месиво,
с осколками чего-то важного из нашего прошлого.
ты рисовала и таскала с собой огромный мольберт,
мечтала, чтобы всё было, как у Сида и Нэнси.
я читал тебе свои стихи,
а ты говорила, что у Курта было лучше и я не поэт,
но милая, Кортни Лав тоже писала песни.
и этот январь снегопадом на мою голову
на протертые дождём питерские крыши.
я не хочу возвращаться, чтобы снова по-новому.
я просто иногда скучаю и надеюсь, что ты где-то там всё ещё дышишь.
ты помнишь, как мы ловили кайф от этой дури?
мечтали свалить в Сеул или Токио.
я тебя слишком сильно
до потери пульса и голоса,
а ты меня вроде бы.