В те дни, когда атаковала Лета
Владимирский централ, Бутырку и Кресты,
Комолый карандаш, орудие поэта,
Скрипя, взрывал Вселенские пласты.
Не маги Запада, не дервиши Востока,
И не какой-то умный объектив-
Мучителями выбитое око
Ему являло гроздья перспектив.
В среде, ломавшей юношей и старых,
Скорбя от пыток и военных ран,
Он от восторга цепенел на нарах
И вглядывался в стену, как в экран.
И там, сквозь камень, рукописью тайной,
В потоке образов и вдохновенных строф
Ему показывал тюремный даймон
Устройство сокровенное миров.
Да, десять лет,- немного и немало,
В колодце камеры, лицом к стене.
А где-то тоненькая-тоненькая Алла
Носила лес мордовский на спине.
Входил во вкус свирепый уицрАор,
Во мгле сновали легионы игв,
Синклит России, облаченный в траур,
Молился за ввергаемых в Шим- биг.
Но кто-то пел взволнованно и славно.
Кто это был? Наяда? Жанна д‘Арк?
Нет, это пела трепетная Навна,
Упрятанная в дьявольский Друккарг.
Но Свет любви ручьями золотыми
ЛилсЯ на Землю, словно из ведра;
«На» в «На» - её обозначает имя;
Дарительница, как она щедра!
Воспевший песни Навны в дивных песнях,
Так ясно слышимых сквозь тьму веков и миль,
Спасибо вам, Земли Российской Вестник!
Вы нам нужны. Мы любим вас. Аминь.