«И про атомный реактор, про любимый лунный трактор...» Введение в меня специальности. Полураспад знаний. Куда пойти, куда податься? «Ребята, у меня завтра экзамен, ругайте меня.- Ты - идиот! У тебя вчера был экзамен!!» Сканави вам сканает? «Даром преподаватели время со мною тратили». Комплексный студенческий обед. Две стипендии в одни руки. «Прошу подкрепиться основательно - ракета до обеда на Землю не вернётся…» Напитки покрепче, слова – покороче…
«Реактор Большой Мощности Канальный».
Вся группа с любопытством смотрела на меня. Как мне не нравятся такие моменты! Помню, в седьмом классе, я сидел на последней парте и тихонько читал на коленях «Последнего из могикан». Ровный гул голосов отражал напряженность поиска истины. И тут общий гомон учебного процесса стал стихать, стихать и - наступило молчание. Тишина. Нехорошая такая тишина. Я поднял голову и увидел, что учитель физики, не моргая, пристально смотрит на меня. И все мои друья-оболтусы один за другим, все девочки-отличницы мелкокоситчатые, все - повернули головы, чтобы взглянуть - на что физик смотрит (Мы, кстати, его очень любили. Его звали Генгав, ну – Геннадий Гаврилович, если развернуто). Короче - уставились. И тишина. И живые с косами – сидят. И без кос – пацаны то есть – тоже. Тридцать пар внимательных глаз. Это много. Я испугался и принял единственно верное решение – тоже развернулся и вперил взгляд в стенку. Мол: «Что это вы там такое интересное узрели?». Смех. Занавес. Выйди из класса!!!
- Так чем же отличается РБМК от ВВЭР?
Черт! А вот ведь - фигня вопрос. Если б только знать ответ. Вроде, брезжило что-то в пустой черепной коробке, но в каком углу? Так, спокойно. Один из них, вроде, имеет защиту вокруг всего корпуса. А другой – что, только возле трубок? Вроде бы так…
- Так что, молодой человек, вспоминаем? Думаем, напрягаемся…
Ох, я уже и «молодой человек». Нехорошо. Но сам-то ты – недалеко по тропе старения утопал, очкастенький … Аспирантик, поди.
- Не слышу, вы сказали что-то?
Это – введение в специальность. «Атомные станции и установки». На первом курсе - единственный предмет про будущую профессию. Но это же – цикл сказок с трибуны. Кто ж на «Введение» ходит? А вот будет мне сейчас введение – как говорят официальные мичуринцы в этой стране - по самые помидоры. В особо циничной форме и на виду у всей группы.
Я посмотрел на одногруппников. Ни одного сочувствующего. Только Саша, периодически закатывая глаза в мимической композиции «о, ты дурак!», пытался донести до меня крупицы знаний. Он что-то отчаянно шептал, вытягивая губы дудочкой - я с грехом пополам разобрал часть слов, но это были маты, которые я и так знал.
- Вы не попробуете что-нибудь произнести?
Действительно, надо что-то сказать. Зацепиться, вступить в беседу. Иначе эта моя попытка №5 сдать зачет накроется - медным или железным, или металлическим? - тазом.
- И? Напрягаемся… – продолжал он мною, остолопом, веселить аудиторию.
Так, это – аббревиатура. Плясать надо от этой печки. А печка у нас кто, печка у нас что? Ну, понятно теперь, первая буква какая.
- Это «Реактор»…..
- Звук, пошел звук!
Вот падла юморная! Райкин хренов!
А группа наша, надо сказать, наполовину состояла из ребят не левых. Они выросли в поселках при атомных станциях и для них эти названия были знакомые, обыкновенные, как кислотные дожди. Дети полураспада. Они ж с горшка к реактору привычные. Куличики из плутония, поди, лепили.
Корпус, понятно, что последняя буква – «корпус». Они отличаются по типу защиты! Точно. По конструкции? По составу защиты? Что-то я все же знал, чем-то я все же это слушал разок…
Саша руками показывал что-то вертикально ориентированное и цилиндрическое – видать, изображал реакторы. А как по мне, так – одну толстую тетку и еще много-много худых.
- …металлический корпус…
- РБМК?
- Да. Реактор. Металлический корпус.
- А «Бэ»?
- Бэ?
- Да, бэ.
- …«Без».
- Что - без?
- «Б» - «без».
- Реактора?
- Корпуса.
- Совсем?
- Без металлического…
Группа уже практически лежала, повизгивая от хохота. Но очкарик, надутый удерживаемым смехом, как котел перегретым паром, все пробовал докопаться до сути открытия:
- Что же... без металлического… ппррр…совсем… Точно, без «бэ»? Ну, хоть там деревянный… ппррр… оловянный - стеклянный… может он хоть глиной обмазан?
Так я прославился на кафедре.
Почему и как?
Вот вы скажите – а почему? Причем здесь этот мирный атом? Почему «Атомные станции и установки»? Почему, почему – по качану!
Я, вообще-то, моряком быть хотел. По морям, по волнам, нынче здесь… Ну, короче, улыбка – это флаг корабля. Но в Новороссийской мореходке меня раскусили быстро. Слепого капитана представить себе было сложно (хотя… эдакий гомеровский одиссей, который перед тем, как заступить на мостик, ощупывает матросов – чтобы знать, с кем стоять вахту предстоит…). Поэтому зрение проверяли при поступлении основательно. А я, имея 0,9 на правый глаз и наглость на всю морду – выучил все буковки. И сейчас, пожалуйста: энкаибе, эмшаыбе. А? Написал все палочки и не устал нисколечки!
Но меня завалили на «кружочках» и выперли из любимого флота без пенсии и адмиральских нашивок. Пришлось ехать в Севастопольский приборостроительный. Там со специальности «механизмы морских буровых установок» брали на каботажный флот. Но тут я, как классический Петька – кровь сдал, мочу сдал, математику – не сдал. Оставался Одесский гидромед – поговаривали, что там выпускникам вместе с дипломом вручали белую войлочную шляпу, шлепанцы, сигару и направление на корабль науки «Академик Пупкин» - изучать погоду у экватора. Ах, из этой страны – да дорогами морских открытий! Оп, и капитан встал на мостик! Но, правда, встав не без труда в эту волнующую гимнастов позу, будущий капитан выяснил, что почти все суда науки служат делу защиты Родины. То есть играют в боевые космические звездные войны, и всяким-разным, типа меня, на них места нет.
Так я и оказался в политехе. Ничего - это еще классный выбор – это я хоть читал «справочник поступающего аборигена», мусолил с надеждой серые страницы...
Вот такая профориентация. Да она вообще какая-то однобокая тогда была, женская в основном: мамы разные нужны, мамы всякие важны... Все профессии, перечисленные в стишках – служили для формирования картины мира четырехлетних детей – маляр, водолаз, моряк, гончар, обязательно хлебороб-комбайнер, лесничий, и даже – оленевод!
А если я не хочу быть оленеводом или водолазом, а в космонавты не берут? Ведь ни я, ни мои друзья на вопрос декана: «Почему вы решили поступать именно в этот ВУЗ и на этот факультет?» не могли ответить: «Что за странный вопрос, папа!»
А, впрочем - куда не поступай, - работать все равно будешь сторублевым инженером. Но только позже, позже, не сейчас.
Врезка.
А можно, как говорят хирурги и сантехники, - маленькую врезку?
Дело в том, что мы с женой по образованию и призванию – преподаватели. Правда, призыва этого нам удалось счастливо избегнуть, сославшись судьбе на загруженность в воспитании собственных детей и общее нервное истощение.
Так вот, сидели мы как-то на кухне после ужина по уши в семейной идиллии. Хорошо беседуется в такие минуты, благостно. Я, как принято, в общих чертах объяснил супруге, как устроен мир, а она наполнила общение интересной конкретикой.
Беседа наша проистекала вокруг да около обучения и началась с основного вопроса. Знаете, с какого?
Зачем.
Зачем нам все эти знания?
Ну понятно, исходная мысль: знания, они как деньги: мало – плохо, много – хорошо. И никто не задумывается – а зачем нужны эти знания. Ведь способность их применять никого не волнует. Учат строению спички, вместо того, чтобы научить поджигать ей школу.
Совсем уж до крайности противоречие между знаниями и применением их достигает в изучении иностранного языка. Как у нас в нашем Союзе: знать английский – знали, учили долго, годами, а говорить – не могли. Мы даже подозревать стали такое – а не специальная ли то методика ГБ, чтобы – не уметь говорить. Ну не должен советский человек понимать иностранный язык, говорить на нем, ну не надо ему это!
И оцениваются, естественно, знания, а не их применение. А не из-за того ли, что сами обучатели их применять не могут. Больше скажем – а им и не надо! Нету у них такой потребности.
А потому что – старость и отсталость неимоверная. Содержание образования, чему учить будем – сейчас определяет дед. Он не то что не знает, что сейчас нужно – он даже не имеет представления об этом, он живет в другом мире. И уж точно он не будет жить в том, будущем мире, где пригодятся знания его учеников. И что гадко – всегда так и было. Его, деда, предшественник – древнегреческий дед, - тоже определял, что нужно было учить.
Ладно, это – про «кто виноват». А про – «что делать?»
А если так: попробовать плясать от цели. Все ж от нее зависит.
С начальной школы начнем. Думается, должно быть там три цели. Итак, поехали.
Первая. Нравственные ориентиры. Воспитать человека нормального, с совестью, «не важно чему тебя учат, важно – кто» Мысль древняя, бодогхавы там всякие, Будда – долго ее думали.
Вторая. Задать основы миропонимания. Познакомить с миром. Только с общей его формой, не подробно! Боже, ну не надо знать все типы, виды и подвиды кольчатых червей! Бедные мы дети!
А тут вопрос – как ограничить информацию, что надо, а что не надо?
Фигня вопрос! Главное – информации должно быть столько, чтобы ты мог классифицировать предметы и явления – вот это червь, а это кусок кабеля. То есть, типовые признаки, общие особенности. И не надо все время обо всем подробно – обычно это те же яйца, только в профиль. Как говорят птицеводы.
И еще: практический момент, применение в реальной жизни (говорили уже?). Что с этой штукой делать? Вот, с червем этим дождевым конкретно - что делать? Ничего? А если голод, то его потреблять - с какого конца? Точно все равно с какого?
Тут, думается, важно помнить, что основной объем знаний начальной школы сформировался на рубеже девятнадцатого – двадцатого века. Время расцвета естествознания - биологии, физики, химии. А, вспомнили!!! - химию - сократить – в 100 раз!!! Бензольное кольцо вам на одно место! Упрятать всех вас за кристаллическую решетку, да периодически – таблицей по голове, таблицей периодически по голове! Это ж надо – столько всякой лабуды про валентности в головы живых людей засовывать – ооо!
Теперь математика, на обложке которой издевательски значится, что она – элементарная. Уже с пятого класса начинает закрадываться чувство это – а на хрена? Но оно душится стыдом – как это ты, дурак долговязый, этих маленьких уравнений понять не можешь? Ну, постарайся, съешь еще этих легких пряников, этих мягких булок!
Потом все больше задумываться начинаешь. Вот логарифмы – они же нужны были когда-то, да? Открыли их, радовались, обнимали друг друга ученые мужи, за бороды дергали. И что? Что сейчас с ними делать? Ха, шутка такая: логарифм нужен для того, чтоб узнать, в какую степень нужно возвести основание логарифма, чтобы получить определенное число. Не смешно? Ну тогда - логарифмы нужны для упрощения сложных вычислений. Только вот сложные вычисления эти устные вам в жизни никогда не встретятся. А тригонометрия? Математический анализ («мать-анализ»)? Куда это все? В какую голову?
О, хор усталых поет лежа…
Физика. Ну, тут много интересного. Ведь надо этот мир, что с ним и с тобой происходит – объяснять вдумчиво. И мотивация, опять же, присутствует. Навернулся об лед копчиком – вот тебе и интерес к коэффициенту скольжения. Да, механика ньютоновская – согласен, нужна.
История. Учи, гадина, даты!
География. Любопытненько. Не помешает.
Ну и – третья цель. Быстренько, а то разошелся.
Надо дать инструменты. Инструменты познания, развития.
Те, которые универсальны и необходимы всем. Те, которыми нужно овладеть заранее, так как овладевать ими – сложно и долго. Наипервейший такой – язык, а лучше – не один.
И физкультура! Главный инструмент познания все-таки – это свое тело. Тяжеловато без него. Должен человек в 10 лет уметь кувыркаться назад, должен!
Вообще, использовать такой инструмент, как свои руки - это основание всех ремесел. И если девочкам как-то проще, хочешь-не хочешь – а научишься. Как минимум - краситься надо, а это и основы колористики, и штукатурные навыки, много чего. А кто мальчиков к отвертке приладит? А вот шло бы в паре со специальностью в ВУЗе обязательное одно ремесло полезное, а?
Чем плохо?
Ладно, чего это я, в самом деле?
Тонкий нюх.
Проблемы у меня были по химии. Еще со школьной скамьи не сложилось. Химия любви не перешла в любовь к химии. А в политехе я разок не выучил и не пошел на пару. На следующий раз мне стало стыдно за прогул – и я опять не пошел. И совсем стало стыдно. Ну, и - понеслось. Короче, накопилось и перед первой сессией на голову мою рухнуло все это счастье. Надо отрабатывать лабы, показывать переписанный конспект. Я обложился методичками, как трусливый солдат гранатами и усердно пыхтел, срисовывая непонятные закорючки в тетрадь. Саша валялся на кровати и листал принесенную мной методичку по лабораторкам, замусоленную ветхую ротапринтную книжечку.
- По-моему она еще с войны, - зевнул он. – Последние страницы оборваны – на самокрутки, что ли?
- Показать бы ее тому чуваку, который изобрел книгопечатанье, он бы со стыда повесился, - попробовал растормошить он меня.
- «Если на кожу попало едкое вещество, тут же смой его струей воды и еще раз промой это место с мылом. Если же вещество попало в глаза, их надо промыть специальной промывалкой или опустить лицо в тазик с чистой водой» - тебе дать тазик или ты возьмешь свой? - попытался отвлечь он меня еще раз, - слушай дальше: «и много раз поморгать для удаления попавшего вещества, а потом идти к врачу - это обязательно».
- Тебя спасет - техника безопасности, - решительно хлопнул он о стол методичкой.
- Ну? – поднял я на него взгляд, измученный валентностями.
- Я этого препода знаю. Ему главное – чтобы все по инструкции было. Особенно – по технике безопасности. А мы так и сделаем. Чики-пики. Комар вопроса не подточит.
Мое лицо осветила робкая улыбка. Я очень хотел, чтобы все было чики-пики.
- Вот, например, ты знаешь, как правильно нюхать пробирку? – Саша резко сел на кровати.
- Зачем ее нюхать? – почуял я подвох.
- О невежество! И с этой молодежью мы строим БАМ?! – и он закатил гневную тираду про неблагодарных потомков великого Менделеева, который ночей не спал, а все старался смешивать спирт с водой, чтобы ты, невежа, мог пить правильную водку. Тысячи опытов, сотни бессонных ночей, одних соленых огурцов – два тонны!
В таком объеме химию я знал, поэтому слушал вскользь. И тем временем пролистнул методичку. Техника безопасности была в конце.
«Если требуется определить запах вещества, делай это осторожно. Не в коем случае нельзя нюхать просто из пробирки. Надо, держа сосуд с веществом в 15-20 см от лица, осторожно….». Дальше было оборвано.
- Вот, - подскочив на кровати, Саша скомкал одеяло и сунул его себе под живот, соорудив эдакую трибуну, - слушай внимательно. Ты веришь мне?
- Нет, - автоматически вырвалось у меня.
- Тогда запоминай, - пропустил он ответ, - протянутую правую ладонь подносишь к носу… Смотри - запястьем открытым, вот так прижимаешь к ноздрям, а пальцами – касаешься пробирки. Видишь? Понял? И – нюх, нюх! Получается как бы мостик, по которому он идет в нос.
- Кто?
- Что?
- Идет кто?
- Запах!
- Да как это он идет по мостику? – с сомнение глянул я на его позу.
- Как бычок, качаясь! – разозлился Саша. – Мы будем химию учить или глазки строить?
- А откуда ты это знаешь? – все еще сомневался я.
- Да всем известно, всем. И плакат висит. Ну – мне не веришь, ему-то ты хоть поверишь?
Да, действительно, вспомнил я - перед аудиторией был нарисован плоский юноша с чубчиком, протягивающий ладонь к пробирке. С другой стороны, у меня во втором классе был случай – в новой школе я хотел сразу в умные отличники выбиться и решил вести себя образцово-показательно. А пару дней назад я услыхал, что для нормальной осанки правильно надо так сидеть: чтобы между животом и партой было два кулака, один на другом. Ну, я и просидел таким макаром, сжав кулаки, три урока, пока училка не вникла и, со слезами на глазах, отдышавшись, не сняла с меня этот обет образцовости. Так что тут тоже – плакат плакатом, а свою голову на плечах иметь надо…
- Ну что ты мнешься?
- Да как-то по-дебильному… - неуверенно протянул я.
- Ой, а мы Лавуазье, наверное! Корчим тут гея с люссаком, бойля с мариоттом… На, это тебе пробирка, - подскочив, он сунул мне бутылку пива.
Я занял позицию.
- Руку прямей, локоть, локоть выше. Как будто целишься. Так, подожди...
- Ну, долго еще?
- Палец большой зачем оттопырил? Ты что, Ильич? Путь в коммунизм показываешь?
- Нет, в Колизее таким, как ты, жизнь выпрашиваю. Так, что ли? – свел я пальцы.
- Сейчас, сейчас… Живот втяни!
- Ну?
- Гну! Давай, изобрази.
- Что?
- Нюх-нюх изобрази. Ну!
Я нехотя шмыгнул носом.
- Что за стыдливое движение ноздрями? И этим томным полувздохом кокаиниста ты хочешь добиться зачета?
- Да нормально я вдохнул!
- А дуться не надо. Я же для тебя стараюсь! Давай, давай – по-настоящему! Нюхни нормально! Ты же Покоритель ветров, знаменитый Исследователь ароматов! Великий Нюхач!
Я выдвинул нижнюю челюсть и втянул полкомнаты воздуха.
- Не хрюкай,- сказала Саша строго, как Алиса. – И глаз не прищуривай, это перебор уже. Не надо. А вот голову наклони, - он обошел вокруг меня, рассматривая свое ваяние.
- Да. Все. Хорошо. Так - хорошо.
- Правда?
- Да. Ты готов.
Назавтра мы стояли под дверью химкабинета, ожидая своей очереди.
- Так. Как только он на тебя глянет, ты – нюхай пробирку. Он посмотрел – ты нюхнул. Посмотрел – нюхнул. По-правильному, по-научному. Усек?
- Усек, не нагнетай!
- Вот плакат, вот конспект. Ты все знаешь!
- Да не гони!
- Давай! Пошел, поросенок Нюх-Нюх! – подтолкнул он меня в спину.
Через десять минут я вылетел из аудитории. Химик выдержал шесть связок «посмотрел – нюхнул». И взорвался: «Вон! Издеваться? Дебил! Насмехаться? Дебил!! ВОН!!!»
Роскошная жизнь (основано на реальных распитиях)
Но иногда его советы и предложения были очень уместны. Например, первый раз в настоящий ресторан я попал с Сашиной легкой руки. После занятий, по пути из института в общежитие, он небрежно кивнул на солидные буквы «Ресторан»:
- Давай зайдем, пообедаем.
Держался он легко, свободно. Я тогда считал, что в такие заведения – только по направлению партии пускают, ну, или совсем пьяных. Но оказалось, днем в ресторанах почти никого нет, а есть такой «комплексный обед».
Пустой зал, длинный ряд столов, и этот комплекс: салат, плов – сухой красненький рис горкой и кубик мяса отдельно, еще компотик. Три пятнадцать. Покушали, заплатили, вышли. А что такого?
Так впервые наши люди в булочную трезвые на такси съездили.
Зато в следующий раз, через полгода, мы уже не пуританствовали. В то время нас уже отчислили из института, и мы неплохо проводили время, неспешно собирая всякие справки и справочки. Саша уже два месяца не получал стипендию, а я только неделю назад взял обходной лист, в котором государство в лице разных инстанций неохотно признавало, что на данный момент я ему ничего не должен. И вот, наперевес с этим сереньким листочком, я и заглянув в бухгалтерию.
- Как фамилия? Подожди, ты же не получил стипендию за апрель и май, вот – распишись.
Я вышел, сжимая в каждой руке по пятьдесят пять полновесных рублей. Даже нечем было вытереть вспотевший лоб.
И вы знаете, насколько хватило этих богатств?
Через полчаса троллейбусный ток домчал нас до Мартыновского, где мы обозначили невиданный пир тремя порциями кооперативных пельменей каждому. Ну, и пиво. От пуза, сколько влезло. И хоть мы и объелись, но чтобы памятно завершить этот шикарный обед, я предложил десерт. В виде коктейля. Да, да. Алкогольного.
Перебор?
Ничего. Одесса стоит коктейля.
На Дерибасовской, в застенчивой розовой «Ассоли», они были по рубль десять – сладкие и липкие - поэтому мы пошли в «Оксамит Украины», угол Карла Маркса. Там наливали «Китобоец» - сто грамм водки, сироп и еще что-то бордовое для красоты. Два сорок за штуку. И мир вздрогнул. Дважды. Оц-тоц-перевертоц! Как говорят наши друзья-гегельянцы: произошло отрицание отрицания - мы опять захотели есть.
Ух ты! Мы вышли из бухты! Дерибасовская стала как-то понаряднее и попраздничнее, чем полчаса назад, когда мы заходили в полутемный бар.
Мы выдохнули. Закурили. Огляделись. А напротив – «Цыплята-табака», ресторанное королевское советское блюдо. Ступеньки вниз, опять полумрак. Мы спросили вино из одуванчиков, представившись внуками одного знаменитого фантаста, сейчас проездом в Одессе, буквально на сутки. Нас не поняли и мы, подтвердив, что выделываться больше не будем, согласились на ркацители. Между прочим, это было знаменитое одесское заведение - «У бабы Ути», в наши дни там музей восковых фигур (не смейтесь – не наших). Вино там подавали в графинчиках. Мы таки заказали цыплят табака и, когда нам принесли каждому по птице полусчастья, разрезанной от горлышка до попочки - вот тут все стало очень серьезно. Живое жареное мясо и сейчас, после стольких сытых лет, способно пробудить в мужчине кроманьонца, а тогда... И еще, я думаю, нас сбили с ног эти графинчики: абсолютно одинаковые, неотличимые друг от друга сосуды с кислой истиной. Ах вы, бесчисленные сиамские подлецы - сосчитать их было решительно невозможно.
Дальше все вспыхивает цветными фейерверкнутыми такими фрагментами, как у Фаберже с его автопортретом. Что-то врезалось в действительность, а что-то упорно, как партизан из подполья, до сих пор показывает язык гестапо памяти...
Уж слюни ведрами. И невтерпеж.
Виляя бедрами Ко мне идешь..
Прождал я вечности За сим столом,
В твоей беспечности - Есть перелом!
Я нервно трогаю На шее бант –
Плывет пирогою Официант…
Например, очень хорошо запомнился ресторан «Кавказ», под кинозалом – там опять была водка и что-то вкусное, животрепещущее - и я зачем-то ходил на кухню к поварам, передавал им какое-то важное напутствие. Последние сто грамм и «чашечку кофе» мы выпили в «Киеве», рядом с площадью Мартыновского. Ресторан уже закрывался, но мы прорвались «всего десять минут, батя – и мы уходим». Нет в мире таких крепостей, которых мы, большие сачки, не могли бы взять, сунув пятерку швейцару.
Там Саша пошел в оркестр, почти целиком состоявший из бакенбардствующих пикейных жилетов. Он стал скандалить и кричать, отчего это тут в джазе только дедушки. Старички стали миротворить его, но он вырывался и требовал исполнить стоя «Спасибо вам за ваш великий подвиг, товарищ Генеральный секретарь», после чего сразу, без всякого перехода оказался в потерпевшем крушенье троллейбусе, на заднем сиденье, напротив меня, и с душой затянул «Беловежскую пущу». Полупустые пассажиры последнего троллейбуса притворялись матросами и подпевали нам с радостью, но своё, про цветущий в акациях город. А ревизор, даже не спросив билетиков, тряс меня за грудки и горько-горько плакал: «что же ты? поехал туда для порядка, а возвратился пьян!»
Головокружение от утехов этих прошло, когда пришлось возвращать «ошибочно вам, молодой человек, выданные две стипендии» – о, это был еще тот момент истины, куда там тому матадору Хемовскому, «смерть после полудня» отдыхает!
Бывают минуты от вечности. Бывают минуты от Бога.
Когда повседневной беспечности Угар осуждается строго.
Но это уже была другая, горькая история.