Не таблицу, не остров – другое
он открыл в грозовом полусне:
лишь изюминку в пресном покое
хлеба, млеющего на окне.
Для того круто месится тесто,
чтобы сытую силу копить,
чтобы греть своё честное место,
да любовь хлебным квасом запить…
Та изюминка медленно зреет,
чтоб взорваться в решительный миг,
чтоб в минуту не оранжерея –
целомудренный Космос возник.
Никому здесь не больно, не жутко,
только чёрный горчит виноград,
и страдает бессонницей шутка,
но соломинки нежные спят.
А в армянском палящем просторе
пляшет молния, жизнью даря,
и по-русски в крутом разговоре
и нерусские бредят моря.
А ещё обжигают ресницы,
нянчась огненной запятой,
и пускают свою колесницу
прочь с обрыва, под шёпот: «Постой»!
Подожди… То змея шелестела,
только мудрость змеи – про запас:
для поэта важнейшее дело –
чтобы с кручи звезда сорвалась.
Все увидели это воочью,
хоть сквозь пальцы, да не во сне.
О изюминка, спелая точка –
ты седьмая прародина мне!