Зову тебя и вглядываюсь в лица,
но голос мой, как нежность безответный.
И снова плоть, как пес каретный,
несётся в полночь за блестящей спицей.
И суть твоя – встревоженная птица.
Что бьёт крылом по сини предрассветной,
так высоко, что кажется запретной.
Не в руки взять – в бескрылости разбиться.
Но жизнь не в той, что полубред и снится
что тайною в упавшую ресницу,
а в той, что рядом плотью колосится.
Что девушкой в постель ложится,
чтоб утром женщиной молится
и не мелькнуть сгоревшую зарницей.