Место под солнцем… (сеча)
Задержавшаяся осень, казалось не уйдёт никогда. Серые облетевшие деревья, с неопавшими кое-где листьями и их изрядно примятые тускло-золотистые «ковры», напоминали о затянувшемся празднике, когда гости почти разошлись, а столы имели жалкий вид.
И вот однажды утром нас поразил празднично- сказочный приход Зимы. Ослепительная белизна резала глаз. Но мимолётный восторг сменился настороженностью: каково теперь старикам, бродягам и птицам, не улетевшим на Юг, да и бездомным псам… Дворняги жались по подворотням, стайки воробьев прятались под навесами, а вороньё, облепив деревья, делало их зловеще- черными среди серебряного убранства. Ах, зимушка- зима, «любил бы я тебя, когда бы» не мороз, метели да бураны… Ели оделись в мягкие, пушистые снежные шубки, а на осинках и берёзках тонкие изящные, кружева, звенящие хрустальным звоном на ветру, переливались на солнце всеми цветами радуги...
Одинокий ворон черным, мрачным пятном выделялся на берёзе среди восхитительной белизны. Прохожий бросил на снег недоеденную буханку и ворон, «свалившись» с дерева, клюнул её и, оторвав кусок, улетел. Пробегавшая мимо шавка, громко заливисто лаяла, охраняя свою территорию; понюхав хлеб, есть его не стала, а побежала дальше. В мановение ока небольшая полянка перед домом превратилась из белой в черную от налетевшей стаи ворон. Они набросились на хлеб, молча выхватывая по куску, без давки и свары. Создавалось впечатление разумного распределения. « Дежурная» дворняга, обойдя «владения» вернулась и, увидев чужаков, громко, каким-то особенным собачьим лаем стала созывать своих. Поляна стала наполняться рыжей ватагой, попытавшейся с налёта вытеснить «захватчиков» со своего жизненного пространства. Но и вороны не желали уступать добычу. И… началась сеча.
Вороны стайками, по несколько штук, набрасываясь на псов с высоты, яростно клевали их и били когтистыми лапками, размахивая крыльями, удерживались на недосягаемой высоте, делая короткий вираж, снова и снова бросаясь в атаку.
Псы с неменьшей яростью и остервенением сопротивлялись и нападали. Высоко подпрыгивая или, становясь на задние лапы, старались, изловчившись выхватить перья из хвостов и крыльев ворон.
Оскаливши зубы, грозно рыча, готовые в клочья разорвать обидчиков,
они исхитрялись зацепить когтями «зазевавшуюся» птицу, с диким звериным остервенением обороняя своё место под солнцем. Раненые вороны взлетали на деревья, а окровавленные псы не покидали «поле боя». Странно, чинно трапезничавшие в очередь, вороны мгновенно превратились в рассвирепевших бойцов.
Больше всего доставалось маленькой рыжей «дозорной» от ударов острых вороньих клювов.
Прохожие кричали, шикали, но кто криком остановит сечу?.. Разъяренные враги уже, вероятно, не помнили причину конфликта, ожесточенно продолжая битву. Летели перья, клочья шерсти и мелкие кровяные искры, окроплявшие снег.
Я пулей вылетел из комнаты. Проскочив по лестнице, как в юности по трапу, выбежал на улицу. Схватив подвернувшуюся дубину, швырнул в черно-рыжую свару, препроводив её тучей, сваленного для ремонта в подъезде гравия. Вороны взлетели на деревья, а собаки разбежались в россыпную… Детвора разгоняла собак, а птицы, собравшись в стаю, улетели в дальний лес.
И только маленькая рыжая, одинокая дворняга, тихо скулившая и повизгивающая от боли, зализывая на ходу раны, шатаясь, ковыляла в своё укрытие, оставляя за собой кровавый след…
И вдруг, небо затянуло черной тучей, из которой крупными, пушистыми хлопьями повалил снег, засыпая девственной белизной «поле брани»…