МОСКОВСКИЕ ЭТЮДЫ
Сборник стихотворений.
М., 1999.
1. ВСТРЕЧА
ЛИВЕНЬ
Нежданный! – Лавиной обрушится
На стёкла, на листья, на крыши.
Забарабанит по лужицам,
И по тротуарам задышит.
И с шумом экспрессным прокатится
По улицам и переулкам,
Послушает, будет ли разница
Меж ними – где глухо, где гулко?
Завертится ветошью в желобе,
Рванёт, разорвётся на нитки.
Начнёт вдруг то в плаче, то в жалобе
Стучать в тротуарные плитки.
И перестанет… Я вслушаюсь:
Одно лишь на листьях осталось –
По капле от случая к случаю
Накрапывает усталость.
А туча переливается
Грозой и ушедшей угрозой.
Сиреневатые платьица
Отряхивают берёзы.
ТРОЛЛЕЙБУС
Троллейбус, споря с проводами,
Затормозил со звоном зло,
Как вдруг я женщины глазами
Коснулся сквозь его стекло.
Она была, как будто сказка –
Стройна, лучиста и легка.
Помады полустёртой краска,
На кресле узкая рука.
Узлом завязанные косы,
Точёный флорентийский нос…
Вся – как ответы на вопросы,
И в то же время – вся вопрос.
Казалось, что-то ощутила
И подняла на миг глаза –
Ещё немного, эта сила
На землю бросит небеса!
И тут троллейбус, как проснувшись,
Поплыл по улице опять…
Но, словно птицы, бились души,
Не в силах взгляда разорвать.
ВИОЛОНЧЕЛЬ
М. Ростроповичу
С каким-то светлым трепетаньем
Сквозь оркестровую метель,
Как лань ведома на закланье,
Шла за смычком виолончель.
Но злая воля дирижёра
Одним движением перста
Мазнула пламенем мажора
Литое марево холста.
И низведённая до праха,
До самых адовых глубин
Виолончель рвалась от страха,
Как птица, к сумраку гардин.
Но, наконец, когда печальный
Оркестра вздох оледенел –
Какой беспомощною тайной
Крик умиравшей зазвенел!
А дирижёр, дотоле властный,
Застыл бессильно перед ним
И оборвал всё жестом казни,
Тем жестом сам же и казним.
Но в наступившее мгновенье
Тугой звенящей тишины
Последним вздохом вдохновенья
Звучало эхо от струны.
* * *
Опять февральские метели
Пролески блеском замели
Полубессонно внемлют ели
Как поезд шелестит вдали.
А в застекольях электрички
Плывут и уплывают в даль
Девчушек рыжие косички,
Окурки в тамбурах и спички,
Волненья, радость и печаль.
Весь мир плывёт под плеск холодный
В речитативе стылых шпал,
Весь мир – свободный и полётный,
Ветрам открытый, как причал.
Вся жизнь заснеженным вагоном
От пункта А до пункта Б
В переплетенье заоконном
Скользит, покорная судьбе.
Жизнь, где не властны над началом,
Жизнь, где не ведаем конца,
Где огонёк души устало
Влачим за шорами лица.
И жизнь была бы аморальной,
Бессмысленной от скрытой лжи,
Если б не свет лампады тайной –
Зажжённый Богом огнь души…
БЕРЁЗА
Над старым домом у Причала
Узорна, словно рябь колодца,
Берёза руки поднимала
К лучам живительного солнца.
И, наполняясь словно звуком
Литой апрельской тишиною,
Склонялась и стонала глухо
Над талой вешнею водою.
А ночью, замерев у крыши,
Ловила каждый звук и слово…
Но так и не смогла услышать
Как мы с тобой простились снова.
ЗАБЛУДИЛСЯ.
Солнце тлеет на скрюченных ивах.
Изумрудами в сотни карат
В предзакатных его переливах
Рёбра листьев кленовых горят.
А за речкой уже куролесит
В исступлении морды подняв
К разнотравию и мелколесью
Лягушачий ночной телеграф.
Эхом вторит на гулкой сурдинке
Мать-и-мачехой скрытый овраг.
Должен я перейти на тропинке
С тяги велосипедной – на шаг.
И тот миг – он всё ближе и ближе –
Когда цепи сомкнутся теней,
Стылый ветер в затылок задышит
Темнотой непроглядной. И в ней
На тропинку с ближайших обочин
Чей-то двинет плетень огород.
И, заросший травой, заболочен,
В направление путь перейдёт.
Постою. И на ощупь в кармане
Пачку мятых найду сигарет.
Чиркану зажигалкой. В тумане
Близь окрестную выбелит свет.
Всё нормально. За ближней осиной –
Гладь тропы. На столбах – провода.
А над лесом – и сонно и чинно
За звездой расцветает звезда.
АПРЕЛЬ
Утро. На стекле апрель
Долькою лимонной.
Запоздалая капель
Плачет полусонно.
Кресло. Льдисто-белый плед,
Женщина под пледом.
А в окошко льётся свет,
Всё лучится светом!
Даже женские глаза –
Синь с оттенком стали –
Вдруг за эти полчаса
Солнышками стали.
Отражением двойным
Комната искриться:
Кресло, комната за ним,
И портретов лица.
Среди них, от солнца пьян,
Как на акварели,
Выписан в анфас и я
Ретушью апреля.
От стрекания стрекоз -
Замиранье сердца,
От апрельских слёз и грёз
Некуда нам деться!
* * *
А силуэт её воздушный
Вдали ещё не различим.
Лишь шаг капелью равнодушной
Колеблет воздух перед ним.
Но близок, близок миг прозренья,
Когда закатный бледный свет
Скорее бликами, чем тенью
Зажжёт твой лёгкий силуэт.
Когда, как в старом кинофильме,
Нежданно вдруг из-за угла
Сквозь майскую хмельную пыль мне
Ты улыбнёшься: «Я пришла»»
Когда испуганно над нами
Замолкнут в парке тополя,
А непослушная земля
Вдруг содрогнётся под ногами…
ВОСПОМИНАНИЕ
Он уходил, расплываясь в тумане –
Город пустынный, шепчущий что-то.
Он уходил в тишину, и дома не
Знали, что встретят за тем поворотом –
Тем, распадавшимся в белом на части,
Тем поворотом, где ты терпеливо
- Помню! – ждала меня в вымокшем платье
У серебристой трепещущей ивы.
Вот эта ива, вот эти лужи –
Не перейти, не проехать – и арка,
Арка, где ветер на лужах утюжит
Блеклые листья старого парка.
Двор с тополями, сырая скамейка,
Губы сухие, горячие пальцы
И сорванец, семилетний Андрейка
- Помню! – за дверью подъездной смеялся.
Ветер осенний, латунные крыши,
Шёпот ослепших последних акаций (сланца)
- Помню! – толкали нас ближе и ближе,
Чуточку ближе друг к другу прижаться….
* * *
Предзакатный туман над домами,
Фонари всё белей и белей.
Я тебя провожаю глазами
До заветной скамьи от дверей.
Остаюсь под окном. Бледный сумрак
Подзаборной дворнягой бредёт,
Тычет носом то в жёлтый окурок,
То в белёсый на лужицах лёд.
Наконец, свет в окне. Очерк тени
За стеклом – знак, что можно войти.
И лечу я через ступени,
Этажи просчитав до шести.
Жаром душным объятий бессонных
Ночь осенняя майски хмельна,
Лишь беспомощно взгляд на иконы
Ангел бросит впотьмах от окна.
* * *
Полутрезво, полупьяно
Пляшет дождик по домам
И швыряется туманом
По проулкам и углам.
Убегают жёлтой лентой
По асфальту фонари,
А вдали зажёг зачем-то
Ветер блесточки зари.
Подожди… Давай немножко
Посидим ещё с тобой
И посмотрим, как в окошко
Дождик ломится шальной,
Как склоняется устало
Липы над шатром крыльца,
Как рождается начало
Из предчувствия конца.
ГОРОДСКАЯ ГРОЗА
А вдали как злая птица
Над Москва-рекой
Туча мчится и клубится
И растёт горой.
Город маленький и хилый
Жмётся перед ней.
Ветер пробует вполсилы,
Пробует сильней –
Вдруг шумлив и дерзко гулок,
Как большой экспресс,
Дождь влетает в переулок
Нам наперерез.
Разом мокрые до нитки
Под одним зонтом
Внемлем мы, как в небе свитки
Рвёт всесильный гром.
И слились в одно объятье
На короткий миг
Кашемировое платье,
Старый дождевик,
Тёплые ладони эти,
Светлые глаза…
Так никто и не заметил,
Как ушла гроза.
* * *
Ослепительно даль голубела,
Утопал переулок в снегу.
Мне шепнуть, задыхаясь, успела:
«Я обмана простить не могу!»
Подхожу: «Извини, то, что было –
То прошло, ну прости меня, ну… ?!»
А она лишь глаза опустила:
«Всё равно я тебя не верну».
ОДИНОЧЕСТВО
А одиночество по лужам
«Шлёп-шлёп» - крадётся позади.
Предзимье однозвучным душем
Промозгло по ветвям дождит.
«Скажи, на кой ты привязалось?!» -
Молчит, бездомное, молчит,
Скользит осенняя усталость
По трещинкам бетонных плит.
Сквозит: «Не жди. Не жди ответа,
Не твоего печаль ума».
На сор, оставшийся от лета
Брезгливо косятся дома.
В стенах бетонного колодца
Лишь ветра злая кутерьма:
«Шлёп-шлёп» по лужам и смеётся…
Наверно, я схожу с ума…
* * *
Не знаю, что им пожелать –
Ободранным дочиста, донага
Глядящим в беззвёздную гладь
Ольшаникам? Может быть ровного
Бессонного снега. Затем
Ветров темнотой обмороженных,
И прочих всех зимних проблем
На целых полгода помноженных…
Не знаю. Но радостных дней
Июльского великолепия,
И солнечных в листьях огней
От блеска которых ослепну я –
Желаю всей силой души,
Всей страстью и мощью желания!
Живи, мой ольшаник, дыши,
Хотя бы моим состраданием!
Ты точно такой же, как я –
Росточек эпохи потерянной.
Но на путях бытия
Я верю! – Нам много отмерено.
2. ЗЛЫЕ ПЕСНИ
* * *
Час расставанья - судный час,
Томительный, последний.
Час холода любимых глаз,
Топтания в передней.
Не в слове, в жесте: жест не лжёт,
Раскрыт почти до жути -
Час расставания – полёт,
Рывок до самой сути.
Час расставанья - час беды,
Насилье над собою,
Преодоленье пустоты
И пытка пустотою.
Впаденье в пропасть - в сумрак, в тень
Почти грехопаденье.
Час расставания - ступень
К последнему терпенью.
Час расставания - билет
К себе, последним классом.
Час расставания - ответ
На все вопросы разом.
ДОМОЙ!
А шелестящая улица
Мелькает и пятится прочь,
В бездонных искрящихся лужицах
Пытается ночь истолочь.
А время последним троллейбусом
Впотьмах между офисных сот
Загадывает лужам ребусы
И вдаль переулки несёт -
Быстрее, быстрее! Теряется
Луна в тополях, фонари,
В неоновых призрачных платьицах,
Считают часы до зари.
Раскроются двери. Как палуба
Качнётся асфальт. Путь домой –
Загадка, загвоздка, парабола
Когда только ветер со мной.
От рук отшатнётся железная
Подъездная серая дверь
Наверное, всё бесполезно, и
Что будет, что делать теперь?
* * *
Пусто. Тишина
В брошенной квартире.
Без тебя она
Стала как-то шире.
Твой рояль в углу –
Пылен и бескровен.
Ноты на полу –
Кажется, Бетховен.
Всё не то, не то –
То ли в нотах дело,
То ли, что пальто
Взять ты не успела –
Ты ушла. Ушла
Навсегда, навечно…
Пусто в зеркалах
И бесчеловечно.
Белою резьбой
За окошком вьюга.
Верно, нам с тобой
Не понять друг друга.
* * *
Я пьян в дрова! А ну, налей,
Пить лучше, чем любить!
Пусть строчки пламенней и злей
Всё тянуться, как нить -
Плесни в стакан ещё вина,
Скорей бы их прервать…
Ушла она! Ушла она!
И где теперь искать?
Галопом скачут стул и стол,
А потолок вот-вот
Обрушится на пыльный пол
И всё здесь погребёт.
Налей ещё! Вину почёт –
Ведь «истина в вине»!
На дне стакана пляшет чёрт –
Молитесь обо мне!
КОМНАТА
Картины на сумрачно бледной стене,
Зашторенные занавески.
И вечно скучающие в тишине
Японские жёлтые нэцке.
Гортензии запах заметный едва
У сломанной детской кроватки,
Пустая постель, как сухая листва,
Морщинами собрана в складки.
Часы – всё «тик-так» да «тик-так» на столе
Справляют по жизни поминки.
А рядом – в седой сигаретной золе –
Твои обгоревшие снимки.
ВЬЮГА
Переулки, льдины, камни,
Без начала и конца,
Всполох пламени рекламный
Круговертью у лица.
Доползёшь до поворота –
Поворот опять не тот,
Неотступно чёрный кто-то
За твоей спиной идёт.
Неотступно чёрный дышит
С хриплым кашлем, ледяной,
Всё настырнее, всё ближе
За безликой пеленой.
Снег частит, метель как птица
Бьётся в уличную тишь,
Вьюга пьяною блудницей
Скачет по изгибам крыш.
Гулким возгласом – доколе? –
Издали колокола,
Башмаки белы от соли.
Улица – белым бела.
Чёрный Кто-то, Чёрный Нечто,
Не преследуй попятам,
Теплоту и человечность
Льду и снегу не отдам!
Огонёк от сигареты
Прожигает ночь насквозь.
Милая, ответь мне – где ты?
Что нам вместе не жилось?
ГОРОД
Колючим ветром тёплый день распорот.
Прибоя рокот, лодки вдалеке…
Глядит на море неотрывно город –
Наш город, возведённый на песке.
Что день сегодняшний? Что день вчерашний?
Что горизонта даль и моря близь,
Когда над городом торжественные башни
В торжественное небо поднялись?
Рука к руке, страшась прикосновений,
Мы строили соборы и мосты,
Истёрли мы за целый час колени
И перешли за этот час на «ты».
Как вдруг шуршанье, рокот, гребень белый
Волны внезапно рухнувшей на нас!
И гибель в мельтешеньи оголтелом
Высоких башен и витых террас
Растерянно вокруг мы оглянулись
И с чьих-то губ слетело тихо: «Вы…
…Вы не ушиблись?» - и слова метнулись
К лиловым тучам, выше головы…
«Да нет, ну что Вы…» - Разговор минутный
Оглох от ветра и завяз в тоске.
Построили мы вместе город чудный.
Но город был всего лишь на песке.
3. БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ
ВОЛХВЫ
А полночь над верблюдами чернела
И на поля стекала не спеша,
Полынью пахла и толчёным мелом
Минуты под копытами кроша.
От шага к шагу медленно качаясь
В завесе гулкой мглы со всех сторон,
Звезда – то набухала словно завязь,
То – исчезала, издавая звон.
Казалось, что раскроется в полнеба
Звезда сейчас и вдруг замрёт совсем –
За пастбищем, где жёлтой коркой хлеба
Пристыл к холмам усталый Вифлеем.
Казалось, просияет сумрак сельский,
И время, обретая новый ход,
Начнёт вдруг торопиться по-апрельски
Как речка, разбивающая лёд;
Что ангельское пение счастливо
Сейчас прославит эту Ночь ночей…
Но нет… Звезда плыла неторопливо,
И мы неторопливо шли за ней.
Но день настанет: поздно или рано
Великий Рим, Афины и Бейрут
Смиренно, как верблюды каравана,
За нами к Вифлеему поплывут.
Страсти Господни
Пять фресок
1. Распятие
«Не рыдай Мене, Мати,
Во гробе зрящи».
Пускай холмы горят в огне:
«О Мати! Не рыдай о Мне!»
Пускай хохочет потный сброд
У грозного конвоя,
Пускай гвоздями руки жжёт
Распятье огневое,
Пускай Апостолы бегут
Из Иерусалима,
Свершается неправый суд
И смерть неотвратима… -
Пускай! Всё сгинет как во сне
Рассветом Воскрешенья:
«О Мати! Не рыдай о Мне!»
Оставь свои сомненья!
2. Колыбельная Богоматери
Всё, что надеялась, всё, что хотела:
Боль моя, Радость и Страх –
Как тяжело мне любимое Тело
Мёртвым держать на руках!
Лик запрокинут, пальцы устало
Стынут в дорожной пыли…
Милый мой, Милый! Разве так мало
В мире этом земли?
Дай я тебя ещё покачаю:
Баюшки-спи-засыпай…
Нет, ничего я не забываю,
Только скорей воскресай!
3. Апостолы
Хладное Тело
В гроб положили,
Камнем несмело
Наспех прикрыли.
И уходя,
За спиной оставляли
Божье Дитя
И наши печали.
Разве Он сможет
Сгинуть в могиле?
Господи Боже
Что натворили…
4. Страстная суббота
Ты будешь искать Меня
в ласковом ветре –
Но не найдёшь Меня.
Ты будешь искать Меня
в блеске солнца –
Но лишь ослепнешь от его света.
Ты будешь искать Меня
в своём сердце –
Но обрящешь лишь тень Мою.
Ты будешь искать Меня
в своей памяти –
Но и там буду не Я.
Ибо жажда утоляется
только одною водою.
Ибо найти Меня можно
только во Мне Одном.
5. Утро Воскрешения
Ещё усталая клубится
За городом ночная мгла,
Ещё заплаканные лица
Кладут поклоны без числа,
Ещё у замкнутого гроба
Зевают сонно слуги зла,
А успокоенная злоба
В оцепененьи замерла –
Но в запечатанной гробнице
Уже живой сияет взор,
И сердце бьётся и искрится
Ведя с Незримым разговор.
Но словно истины боится
Чернеет предрассветно лес…
А зря! Сейчас проснутся птицы
И запоют:
Христос Воскрес!
* * *
Виденье было: в небе чёрном
Раскинут вширь и недвижим
Лежал безмолвно и покорно
Лазурно-белый Херувим.
Он с еле видимым усильем
Крылами трепетал, но несть:
Узрел я то, что эти крылья
Гвоздями пронзены – все шесть.
Возопиил аз: Боже! Боже!
За что созданью Твоему
Как Сыну Человечью – тоже
Терпеть пропятие и тьму?
И голос был: «Дитя Адама!
Гляди и виждь, и Мне внемлИ:
Из-за тебя творится драма
На небеси и на земли.
Ты сам от века и до века
Безумия творишь, и в них
Границы нет меж человеком
И подневольных малых сих.
Греша бездумно и беспутно
Вокруг не смотришь ты, греша:
Из-за твоих грехов попутно
Страдает каждая душа»
И голос смолк. И гулкой этой,
Звеняще гулкой тишине
Так и стоял я до рассвета
С видением наедине.
4. ДАЧА
ГРОЗА
В зелень июльскую – с лёту, с размаху,
В гущу садовую – гулкой строкой!
Гром разрывает сирень, как рубаху,
С пыльного сада срывает покой!
Не соскоблить с перелесков эмали,
Зябнет лазурь на лугах. Вдалеке
Белыми крыльями затрепетали
Волны на вздыбившейся вдруг реке.
В зелень июля! В осколки азалий.
В лужи – неистовостью грозовой!
Дождь – Арлекин! Шут он! На Карнавале
Роль его – сыпать в толпу мишурой.
Сыплет, смеётся! В траве у колодца
Бьются в канавке сто тысяч сердец,
Жаждет земля и никак не напьётся,
Влагу не выпьет никак, наконец!
Не остановится! Хлёстко и зримо
Счастье и радость приходит лишь раз.
Пей, пока пьётся! – Люби, будь любима!
Час карнавала – неистовства час!
ВЕЧЕР
Тени вечера мягкою кистью
Обвели очертанья земли,
Положили оттенки на листья
И под склоны оврагов легли.
Всё затихло. Лишь ветер устало
По верхушкам бредёт наугад,
И нагретой полоской металла
Остывает за полем закат.
Березняк час от часа чернее
Загляделся в немые пруды,
Словно хочет напиться скорее
И не смеет до первой звезды.
Всё прозрачнее ветки акаций,
Всё туманней небесная гладь.
И беспомощно сосны толпятся,
Словно вместе им легче стоять.
* * *
По лужам шлёпал мелкий дождь
Без жалости к обувке летней.
Мы шли, и нас бросало в дрожь
От встречи за октябрь последней.
Под башнями монастыря
Над тусклой белизною пруда
Мы шли, друг другу говоря,
Что счастье есть, что верим в чудо.
От запаха твоих волос,
От звука голоса глухого
Всё вдруг поехало вразнос,
Всё стало радостно и ново.
Мир был то небом, то дождём,
То – золотом между стволами.
Мир был не явью и не сном,
А песней радости над нами.
Закованный в стволы берёз,
В зимы слепую неизбежность
Мир был оправданным до слёз –
Как мы, закованные в нежность.
* * *
Так волнующе шаг отдавался
По краям полупьяной тропы
И кружились в неистовом вальсе
Телеграфные эти столбы –
Что казалось мне, у поворота
Наконец, оглянусь на лету
И, припомнив забытое что-то,
По мерцающим звёздам пойду!
ЗВЕЗДА
Поздний август, тёплый вечер,
Сад бормочет и шуршит.
Через встречи и невстречи
Над землёй звезда летит.
Через сотни километров,
Сквозь космический огонь,
Чтоб упасть по воле ветра
Мне – в раскрытую ладонь.
Я звезду сожму в ладони,
Осторожно остужу
И к тебе на подоконник
Рано утром положу.
РОМАНС
Не встречались и не целовались
Под усталою нищей луной.
Лишь глазами друг друга касались
И стыдливо спешили домой.
Разговаривая – не говорили
Ни о чём,
Ни о ком,
Никогда.
И безумно друг друга любили,
И боялись любви, как всегда.
Так расстались…
А снежные зимы
Замели на дорожках следы.
Ах, зачем, почему не смогли мы
Перейти на счастливое «Ты»?
ТЁПЛАЯ НОЧЬ
В сумраке осинок ряд,
Сад безлико-рыжий.
Словно лампочки горят
Звёздочки над крышей.
И тропа едва видна
Между двух сиреней,
Неприступных – как стена,
Призрачных – как тени.
Где-то там, где даль ещё
Скрыта поворотом,
Где в туман с берёз течёт
Блеск и позолота,
Ты идёшь, как вздох легка,
В шёлковой косынке,
И блистают на шелках
Мелкие росинки.
Ты идёшь! И ты одна!
Вот он миг прозренья –
Пьяный, словно от вина,
Трезвый – от волненья.
Ты идёшь! Не сон, не дух!
Нежная, земная!
А вокруг одна на двух
Тишина ночная…
* * *
В клёнах парка на листьях зелёных
Как во чревах витрин изнутри
Ночниками в раскидистых кронах
Разжигает закат фонари.
С каждым шагом – контрастней и жестче
Перекрестья и стрелки теней,
А тропинки асфальтовой росчерк –
Всё извилистей и неясней.
Облик твой уже не различимый –
В полушаге. В ладонях – рука
Явью тёплою и ощутимой
Чуть прохладна, тонка и легка.
…. …. ….
Ситец сбившейся набок косынки
И обветренных губ теплоту
Ночь уносит за краем тропинки
В окончательную черноту.
Мне казалось, что час – это много
В том – смеркающемся позади –
Но лишь ветер, шаги и дорога,
И полвздоха прощанья в груди.
Блики в кронах. Повисла бессрочной
Непроглядностью сонная тишь.
Веришь, знал я беспечно и точно,
Что назад ты хоть раз поглядишь.
* * *
От вечерней усталости сникнешь,
По московским проулкам пройдёшь:
Где ты мой, беловспененный Синежь,
Где моя, златовласая рожь?
Как Непрядва с Некликвой вокует
Над полями в ночной тишине
Не услышу под утро в стогу я,
Что бы снова забыться во сне
Не бежать под полуденным солнцем
Мне опять через клеверный луг
С ребятнёй босиком - до колодца,
А затем, за колодцем - вокруг.
Не взмахнуть золотыми крылами,
Не взлететь над провалами дней,
И в подол не вкарабкаться к маме,
Юной, радостной маме моей…