Александру Безрядину и Колину Пауэлу
Легат Адемар, ну зачем тебе эта морока—
с сутаной и четками быть среди войнов Христа?
С засаленной Библией ты среди них ненароком
затерся, как меж золотистых волокон треста,
когда ее треплют и чешут, чтоб все-таки выткать
рубаху – исподнее тонкое звонких кольчуг,
чтоб Раймонд Тулузский, в доспехах, с глазами навыкат,
могучим кентавром шел в бой за господень ковчег.
Без шлема он бьется – и волосы льются волною
по панцырю, где, отзеркалясь, плывут облака,
где птицей высокой трепещется знамя льняное…
Зачем нам ковры шерстяные, цветные шелка,
парча Византии и тутовых нитей скольженье,
и ткани цветнее узорчатых крыл мотылька,
зачем нам восточных гаремов упрямые жены,
когда верный меч еще держит живая рука?
Ты скажешь – а как же обетов священная вера?!
Как строки писания? Всадник с весами в руке?
И вынешь из ножен сияющий меч тамплиера,
плащом окрыляясь, как суть, что дрожит в мотыльке,
желая стать Смертью…Навстречу оскаленным пикам,
слетая, чтоб знаком Креста осенить,
неверных, сверкая на облаке фресковым ликом,-
меж жизнью и смертью оставив тончайшую нить.
На ней зависая, о, как уязвим ты, потомок
дел славных! Что панцирь! Рубин-амулет!
Что в ладанке - раки святой недогнивший обломок?
Все это, пойми, только лишь отягчает полет.
Ведь так же и птицы, и эльфы, и твари иные,
которых по ветру на крыльях легчайших несет,
чтоб взмыть, оторваться, дела оставляют земные,
все-все забывая, чтоб только достигнуть высот.
Цикада, в хитин обрядясь, средь мошки крестоносцем,
стрекочет и скачет. И так же, как рыцарь, важна.
И все же я буду, мой Раймонд, твоим знаменосцем…
Ну, даром полотнище что ли стирала жена,
подол подоткнув, оголив свои бледные ляжки,
потом ей повторно пришлось его все ж полоскать,
когда я при-льнул к ней, как к этой проверенной фляжке,
где запах бургундского вряд ли уже отыскать.
Для всадника –конь, что для ведьмы испытанный веник
метлы с черенком…Для полета годны наравне
они. Что же будет, когда мы воткнем в муравейник
наш посох - и напрочь увязнем в войне
за гроба господнего ту сокровенную лодку,
которую ищем, чтоб всем, ухватясь за борта,
спастись вместе с нашей, как окорок, сочною плотью,
не хлынем ли, словно бы в сточную яму в Тартар?
Иерусалим, как сундук, а святыни, как перстень на палец
для жаждущих власти, и если мы взломим его,
то Зло и Добро заструятся, как нить для иголки, что с пялец
узор за узором читает все мысли его…
Как замысел прост! Как жесток! Как ясна Его воля!
И мы, повинуясь, летим, как меж злаков летит саранча.
О, крылышки хрупких небес! О, пронизанный болью
весь мир…И пронзает хитин каланча,
и в замке за вышивкой знамени новых походов
жена моя, Раймонд, состарилась, времени счет
давно потеряв…И волнами набат из-под сводов
за нами вослед… И песок наши лица сечет,
как сфинкса загадку. И меч, из руки выпадая,
на прах рассыпается - мелкая ржавая пыль.
И черви мгновений шевелятся, вмиг проедая
плоть этих событий, легендою делая быль.
Пока ж ты летишь. И, клинок занося над собою,
верх с низом смыкаешь, как вряд ли бы смог еще кто.
И ангел, на облаке сидя, следит за тобою,
и в свиток с печатью закатного солнца заносит все то,
что здесь происходит, внизу, где в крови и печали,
мы стонем, хрипим, наши жизни пустивши впромот,
и видим, как в лодке Христос к краю битвы причалив,
ступает меж тел, улыбаясь …Чему же? РаймОнд?
15-18, август, 2001г