Ты стонала, пленённая трепетом фиолетовых лент на моей одежде и царапала жадными коготками огненный опал вожделенной геммы.
Ты истекала завистливой патокой лести, липла ко мне, мурлыкая - но холодила кожу; ты улыбалась - но скалила зубки, и изжёваные огрызки мира летели в ледяной котёл твоего сердца.
Ты жаждала жирных интрижек, но избегала жести ангажемента, и яд изливался всуе, и невесты ветров умирали, прикасаясь к серым пятнам отравы на бархате портьер.
Нелепо рисуясь, ты так подпирала бедром колонну храма, что казалась голой - даже будучи закутанной в меха до лодыжек.
Всегда не на месте - и всегда во всех возможных и невозможных местах, всегда мечущаяся перед закрытой дверью - и замирающая перед открытой, ты была искренней даже в мерзости и стала бы неплохой кошкой - но слишком по-крысиному играла в пористом сыре сумрака. Свет, идущий из бездны твоих русалочьих глаз, безнадежно исчез под белёсой плёнкой плесени. Я закрыл для тебя Врата, но ты научилась слизывать вожделенный сумрак со следов людей и животных.
Ты иногда понарошку звалась Береникой и по ночам воровала чужие волосы, а потом старательно вытирала ими ступени тронов, не тронутых телами смертных; но вечно соскальзывал небрежно повязанный плат – и косы твои смолой проливались на влажную платину пола.
Ты могла стать кошкой, сидеть у камина и слушать простые и глубокие песни, которые так похожи на собачьи сны . Ты всегда умела изображать понимание.
Но я уже выметаю лавандовым веником пёстрый мрамор, на котором Солнце ни разу не видело крови
до этой зари.
продолжение здесь:
http://stihi.ru/2012/12/23/11361