Я всматриваюсь в черные глаза Богородицы.
Я барахтаюсь в океанах родной безысходицы.
Под ними лицо плесневелое,
белое,
постороннее,
утоплецкое.
Щеки - цветущие холмы,
по которым бродит щуплый мальчик,
небритый очкарик,
еврейский пророк.
Наверное,
от этих бесчисленных свечей
он видит небо
почти всегда плывущим
в душной
закатной оранжеве.
И Солнце катится по нему,
словно моя голова,
отхваченная сестрой Ифигенией.
Кошачьей, сероглазной, растерянной Ифигенией
с дрожащими руками.
Ей понадобился не один удар.
Но теперь я спокоен.
Лежу, испускаю бессмертный дух, привлекаю мух.
Я жду, я знаю, я помню, она придет.
Маленькая Антигона с несерьезной лопаткой.
Копай, копай, mon amour, ты одна на Земле помнишь, как.
Когда закончишь или устанешь, ляг рядом,
на минуту забудь дыхание,
заглуши все свои бубны и барабаны.
Слышишь, там,
в подземных утробных реках
поют рыбы?