Если хватит сил-прочтите и оцените...

Тик-так,тик-так.Ночная тишь.
Тик-так.Не спится мне.
Тик-так.Стоят часы.
Тик-так-во мне стучит.

Машина едет за окном,
Одна,вторая,вон!
По потолку от света фар,
Плывет,летит,ночная бабочка.

Лазурным светом
Крыльев свет,
В глаза светит и радует.
Тик - так, тик – так -
Стучит во мне.
Тик- так - пропой мне, бабочка.

Она парит по потолку,
Кружит по темной комнате.
Тик-так. Ночная давит тишь.
Тик-так, тик-так.
Не спится мне.

Ползет по стенам
Свет от фонарей,
Большая бабочка на мне.
Глядит в мои глаза
И все поет – тик - так.

Уносит в небо черное,
Ночной породы бабочка.
Тик – так - шумят часы.
Тик - так. Меня уж нет.

И снова тишь играет.
Меня уносит бабочка,
За песнею к ночной тиши.
Тик - так. Меня уж нет.



"Начало"

Петр Николаевич Номан шел по длинному узкому коридору. Тусклый свет едва освещал ему путь. В конце коридора находилась железная дверь, на которой висел увесистый замок. Подойдя, Петр Николаевич достал ключи и открыл замок, отворил дверь и осторожно вошел в ярко освещенную комнату. Белая штукатурка на стенах и потолке сыпалась, придавая скудность помещению. Комната была маленькой, чуть меньше десяти квадратных метров. Обычная кровать, которых полно в больничных палатах, стул и тумбочка. Стены были увешаны часами, которые тикали в такт друг другу.  Вот и все составляющие помещения. Окон не было, лишь вентиляционный люк.
На кровати сидел человек среднего роста. Весьма худой и скрючившийся смотрел он на врача.
-Добрый вечер, спокойно поздоровался доктор с пациентом.
-Тик-так.…Тик-так…Вечер? Вечер... А ведь только недавно проводили дневной обход...
Врач опустился на стул, достал из кармана врачебного халата небольшой блокнот с ручкой.
-Как вы себя сегодня чувствуете?
-Хорошо… - огрызнулся больной.
-Приступы были?-пропустив сказанное мимо ушей,продолжил он опрос.Рядом с седым виском задергался сосудик.
-Давно,- губы пациента растянулись в улыбке.
-Точнее.
-Давно не было… Тик-так…
Врач закрыл блокнот, скрестил руки на груди и пристально всматривался на больного. Человек на кровати прислонился к стене, запрокинул ноги и обхватил их руками. Прижался лицом к коленям. С  минуту сидели они в тишине.
-И все-таки вы сегодня выглядите весьма озабоченным. Не врите мне, что все хорошо, - начал, улыбаясь,  человек. – Когда меня выпустят из этой кунсткамеры?
-Кост, как вы думаете, почему вы здесь?
-Я,- глаза человека расширились – Небольшая драка в столовой еще не причина… К тому же не я был ее организатором!
Номан смотрел своему пациенту прямо в глаза.
-Кост... Константин... Мы снова возвращаемся к тому, с чего начали,- руки Номана лежали на ногах. Он чуть нагнулся в сторону "Коста".
-За что же вы меня? За что?- хрипло проговорил пациент.
Опрокинувшись на спинку стула, Номан провел рукой по своим темно-русым волосам. Седина затрагивала лишь виски.
-Послушайте меня, что за мысли сидят в вашей голове? Спокойней, спокойней, друг мой. Лишняя паника не приведет ни к чему хорошему. Объясните мне, что же вас тревожит?
Больной соскочил с кровати. Большими шагами начал мерить комнату, ходя из стороны в сторону. Сложив руки за спиной Кост начал что-то бубнить себе под нос.
-Петр Николаевич, почему вы сидите сейчас здесь со мной? На что я вам? Вы устали. Я в порядке. Оставьте меня!

-Вы уходите от  темы нашего разговора. Каждый раз, как я прихожу к вам, вы утверждаете, что здоровы. Хотя и так ясно видно, что это не так. Вам нужна помощь, Константин Родионович. Признать факт болезни, значит уже ступить на путь исцеления. Нормальные люди не лежат в таких местах.
-Тогда вы сами себе противоречите, доктор. Еще раз задам вам мой вопрос: почему вы не дома? - змеиная улыбка растеклась по лицу Константина Родионовича. Он остановился на месте и уже смотрел ему прямиком в глаза.
Сквозь прикрытых волосами глаз, доктор ощутил холод и ненависть больного. Легкий холодок пробежал по телу.
-Потому что мне приходится сидеть здесь с вами и обсуждать ваши проблемы. Потому что вам нужна помощь, Кост, - Номан был и впрямь очень усталым.
-Успокойтесь, ведь ясно видно, что у вас тревог куда больше, чем у человека, лежащего в этих стенах. Здесь я только потому, что у меня хватило смелости.
-Что вы подразумеваете под смелостью?
-Петр Николаевич, у каждого человека есть выбор. Выбор между тем, что делать и как быть. Кто-то рвет глотки в подворотнях, чтобы выжить или добыть себе хлеба с маслом. А для кого-то это всего лишь  просто необходимость для того, чтобы только пробраться на пьедестал власти. Вы ведь понимаете о чем я. Прекрасно понимаете. Я лишь встал выше этого! Равенства никогда не было, а закон-всего лишь формальность иллюзий и надежд. Я сделал то, что должен был сделать.
-Вы убили, Константин. Убили семнадцать ни в чем не повинных людей. Для вас это нормально? Если да, то я даже и не удивляюсь, что вы находитесь здесь.
-Все они виновны. Но я их оправдал. И теперь они такие же свободные, как и я,  - голос Коста дрожал, но он был уверен в правильности своих слов.
Петр Николаевич поднялся со стула и направился к двери.
-Доктор. Весьма невнимательным было оставлять дверь открытой. Или вы думаете, что я этого не заметил?
Врач дернулся. Кост был прав. Оставлять дверь открытой в палате у умалишенного было весьма опасно! Больной смеялся. Этот смех сумасшедшего ничуть не пугал врача. Без комментариев он вышел и запер дверь за собой.
 
" Кост "

Больной, лежавшей в безымянной палате, за железной дверью, кою венчал большой замок, был Константин Родионович Белый. Кост - было его прозвище, которое он получил еще в институте.
Это был мужчина среднего роста, бледный и с короткими черными волосами. Весьма худощавого телосложения и тихого поведения. Глаза у него были необычайно светло-серого цвета, почти белого. Что выглядело очень пугающе и странно. На фоне окружающего мира он был призраком. Зрение у него было плохое, мальчик не помнил, когда впервые он надел свои очки. Ему всегда казалось, что он носил их с рождения.
Детство было трудное у Константина. В школе проблем никогда не было, как и друзей. Послушный мальчик, отличник. Всегда интересовался всем вокруг. Книги… Единственное в чем он находил спокойствие. О! Сколько ж много книг он прочел! Такое количество сложно себе представить! Поэмы, стихи, рассказы… Классика русской и зарубежной литературы! Сколько ж много он пережил на страницах этих произведений!
Любовь к литературе определила его судьбу. После окончания школы он поступил на филолога.
Институт закончил с отличием. В работе был усерден и требователен. Преподавал иностранные языки (он знал как английский, так и немецкий, французский, а также латынь). Заинтересовавшись психологией, он получил должное образование психолога. Затем началась практика… Работа с душевнобольными.
Личная жизнь Константина не сложилась. Он не был женат, детей у него соответственно не было. Да и что говорить об этом, когда его окружало столько книг. Любовь и все чувства отражались только там.
С Петром Николаевичем Номаном, он был знаком косвенно, но после попадания в ПНД (психоневрологического диспансер), а после и в психиатрическую больницу, их общение стало ближе.
Кост был обвинен в совершении убийства 17 человек, многие из которых были его коллегами.  Был отправлен в психиатрическую Больницу N. Его врачом был Петр Николаевич, который и засвидетельствовал его невменяемость.
При проверке на вменяемость (до нее и после), обвиняемый постоянно вел себя неадекватно. Трясся, не реагировал на вопросы и кричал, уверяя всех в том, что он не виновен. Требовал, чтобы ему в палату поставили часы. То замирал на месте, то не ориентировался в пространстве.  Расследование привело к такому выводу, что врач, работавший с тяжелобольными, сошел с ума и в порыве гнева порешил всех.
Автоматизм психический,  апатия, атимия, аутизм, аффект патологический – многое собранное из терминологического справочника являлось составляющей частью его амбулаторной карты и уголовного дела.
«Статья: 22.1; 22.2.; 57.1; 97.1; 97.2; 101.4 – Виновен и обжалованию не подлежит!»
 
"Доброе утро - добрые люди"

Константин Родионович проснулся перед утренним обходом. Ночью он бился в истерике, ломая голову, после чего врачи на ночном дежурстве вкололи ему хлордиазепоксид, и надели на него смирительную рубашку. Тем не менее Кост сомкнул глаза лишь только часа через два-три.
Тик-так тикали часы… Тик-так доносилось в голове…Тик так…Тик-так…Приятно было вставать под тиканье часов. Лишь они нарушали привычную тишину и спокойствие, но им было можно… Кост  им разрешал.
Кроме Петра Николаевича к нему в палату никто заходить не осмеливался... Боялись. Дежурные лишь проверяли его через небольшое окно в двери. Еду передавали тогда, когда он засыпал после транквилизаторов. Но есть больной отказывался, так что приходилось, чуть ли не насильно заставлять его употреблять пищу.
-С вами все хорошо? - противный женский голос донесся до него. Это была медсестра лет сорока пяти. Она была весьма грузной дамой с неприятным характером. Константин не понимал, зачем ее здесь держат.
-Пошла вон! - кричал он ей каждый раз, как она приходила проверять его состояние.
За дверью послышались шаги. Было ясно, что "ведьма" ушла. Кост сел на кровать. Голова болела, мысли плыли маленькими корабликами.
Выглядел он не важно. Бледный, худой с мешками под глазами. Он все еще был в смирительной рубашке. Встав, Белый начал ходить по своей палате.
"Что за ничтожества! Изверги! За что они меня так мучают? - летели мысли. Кост пытался высвободиться из своих "оков", но все его попытки не увенчались никаким успехом. - Что я больной, что ли? Я здоров, а они ничего не знают. Они не способны понять меня, - когда он ходил, думать было легче. Сразу же в сознании представилась картина, будто он стоит перед большой публикой... На сцене... Перед ним толпа людей - стадо. Он словно обращался к ним... Вел свой монолог, - Вы думаете, что вы нормальные? Как бы ни так! По сравнению с вами я - НОРМАЛЬНЫЙ! Ненормально бежать от себя, пряча все свои мечты и мысли. Копить все это в себе. Ведь в конечном итоге все это выльется в полнейший маразм, если не в шизофрению. Все ваши действия, - говорил он "своей" толпе - всего лишь абсанс! Вы ошибка. Не способны ни на что... Находиться рядом с вами, все равно, что Иисусу жить в Аду. Все равно, что Авелю домогаться Евы... Все это настолько грязно, что и говорить об этом противно, - толпа стояла перед ним. Смотрела на него и улыбалась, высказывая всем своим видом доброту и спокойствие - Я боюсь вашей человечности, она убивает во мне Бога. Моего Бога, который и есть я. Пока вы бежите от своих проблем к вечному, я спасаюсь от них на земле. Все вы лживые и лицемерные. Постоянная ложь и предательство, где вы стоите, друг перед другом и врете самим себе. Все вы настолько глупы, что жизнь ваша бесполезна, ничтожна, - Константин Родионович переходил уже на крик, - Ненавижу вас! Ненавижу всем своим естеством! Презираю все ваши ничтожные и бесполезные мечты! Огонь поможет вам... Огонь даст вам спасение... Сжечь все! Сжечь! И вас СЖЕЧЬ! Порубить на мясо и скормить вашим детям! Вы заслужили это... Что я здесь делаю? Это ошибка! Ошибка! - Кост кричал и вырывался из своих "оков". Бежал и пытался выломать железную дверь. Естественно все это было тщетно, - Я сижу здесь за правду! За то, что дал свой ответ и стал выше всех вас! За то, что вы меня боитесь... Боитесь моей силы и моего ума..."
Два санитара ворвались в палату, повалив больного на пол. Он вырывался и кричал.
-Приступ, - сказал кто-то.
Ему что-то вкололи. Все вокруг начало терять свои очертания. Все поплыло. Он запомнил лишь только одно – «Добрые». То ли к санитарам он обращался, то ли к голосу, который он слышал до инъекции, то ли к толпе людей, слушавших его внимательно со спокойными и улыбающимися лицами.
«Тик-так» - бьют часы… Тик-так… Пустота зеленая. И Константин это знал. Почему-то все думают, что она черная, как совокупность всех цветов или же как их отсутствие, но отсутствие цвета, есть чернота, а чернота тоже цвет. Когда Константин закрывал глаза, он видел зеленый цвет. Зеленый успокаивает, зеленый – цвет травы, цвет весны, а может и лета. Это цвет доброты, а самое главное – спокойствия.
Сны – это воспоминания прошлых дней, это пережитки мыслей, это прожитая и не прожитая жизнь. Сны – это физиологическое состояние, периодически сменяющее бодрствование и характеризующееся отсутствием сознательной психологической деятельности. Белому снился один  и тот же сон, на протяжении уж многих лет. Бабочка на фоне зеленой пустоты. Она летит, разгоняя ничто вокруг, кислотно-зеленая бабочка в темно-зеленом негде. Бабочка распыляет фиолетовую пургу. Она большая. Такую бабочку видел он в своих детских снах. В этих снах она уносила его в ночь. Большая и красивая.
Константин знал многое об этих прекрасных существах. Бабочки – его страсть. Дома и на работе, в кабинете, на стенах у него висели фотографии бабочек. Их красота и изящность заставляла замирать сумасшедшего. Она очаровывала его и поражала. А вы ловили в детстве бабочек? Удавалось ли это вам? А зачем? Чтобы поймать их, лишить свободы, а потом отпустить ошарашенных и слабых на верную смерть? Или вы несли их домой, где они находили свой покой в агониях? Поймав бабочку хоть один раз, ты уже не сможешь отпустить ее. А если отпустишь – она все равно умрет.
Чешуекрылые (бабочки)  — одна из крупнейших групп насекомых, включающая в себя более      137 000 видов, а общая предполагаемая численность отряда составляет до 200 000 видов. На территории России встречается 8879 видов. Отряд условно включает четыре большие группы: низшие разноусые бабочки, огнёвкообразные бабочки, дневные, или булавоусые бабочки, высшие разноусые бабочки. Последнюю группу часто называют ночными, что не совсем корректно, так как многие из них ведут дневной образ жизни. Ночными бабочками часто называют путан, которых не мудрено встретить на ночных улицах, как мегаполисов, так и небольших городов. Но наши бабочки это далеко не падшие женщины. Наши бабочки, это наши бабочки.
Кост очнулся, но открывать глаза, а уж тем более вставать, он не спешил. Голова все еще болела, но ее боль убаюкивало тиканье часов. В соседней палате до слуха нашего больного  доносился вой. Это выл Гена…Геннадий. Этот «сосед» был, как и все, не самым дружелюбным, но более шумным, нежели все остальные вместе взятые. Бывало и такое, что Геннадий начинал выть и кричать, будоража всех остальных. В итоге гул стоял на всю больницу. Так вышло и в этот раз. Санитары ходили и успокаивали всех. Кого «кнутом», а кого и «пряником». Кнутом была инъекция, а пряником рубашка, которая не так помогала как первое лечебное средство.
Шум стих. Кост лежал на кровати с закрытыми глазами. Пытался внимать тиканью часов, которые он так любил, и вспомнить очертанье ночной бабочки. Эта бабочка была его всем. Она была им.
Дети боятся темноты. Бояться остаться одни ночью в доме, когда плывут тени, рождающиеся в воспаленном мозгу. Константин любил и ночь, и свое больное воображение. Пока в его мозгу порхала эта кислотно-зеленая бабочка, он был спокоен.
Костя открыл глаза, посмотрел на серый потолок, который когда-то в далеком прошлом может и был белым, но сейчас не скажешь, что когда-то были эти дни. Холодный пот покрывал лицо. Черные волосы, не мытые уже черт знает сколько времени, покрывали бледное лицо, закрывая  глаза. Четырехдневная щетина на лице.
Он был не один. Кост услышал шуршание  неподалеку от себя. Повернуть голову на бок стоило больших усилий.
- Добрый день, Николай Родионович, - Номан улыбнулся. Вид у него был свежий. Волосы аккуратно зачесаны набок, а карие глаза блестели. Он сидел на стуле напротив пациента все это время.
-Тик-так… - как приветствие произнес  Кост.
- Рад, что с вами все хорошо. Вы еще не ели, - рукой доктор указал на тумбочку, на которой стоял стакан с водой, жестяная тарелка с супом и небольшой стакан с тремя таблетками, - Вам нужно съесть это.
Кост попытался сесть. Получилось не очень удачно, но все-таки через пару секунд он более или менее удобно устроился на кровати. Чуть посидев на ней, больной встал и снова сел.
- Я не голоден, доктор. Сегодня вы выглядите намного лучше, - ответив, он пытался изобразить улыбку.
- Лидия Павловна сообщила мне, что у вас утром был очередной приступ. Не хотите рассказать мне о том, что было в вашем бреду?
- Не имею ни малейшего желания…доктор… Тик-так…Тиак  - так…Тиак - так…
- Тик-так…Вы хотели сказать «Тик-так»…
- Нет-с. Я сказал так, как хотел сказать, - на этот раз Кост улыбнулся. Тихий смешок сорвался с его уст.
- Хорошо. Будем считать так. Вас что-нибудь беспокоит?
- Да…Вы меня беспокоите.
- Что-нибудь еще?
- Петр Николаевич, какое время года сейчас?
- Весна. Путаетесь во времени, друг мой, - Петр Николаевич ласково улыбнулся больному.
- Трудно следить за временем, когда ты находишься здесь… - врач ухмыльнулся, осмотревшись вокруг, - Я не о часах доктор. Все бы отдал, лишь за то, чтобы почувствовать ветер на лице, лучи солнца. Выпить пива.
Номан смотрел на больного. Внимательно внимал каждому его слову, не отводя глаз от истерзанного инъекциями и процедурами больного. Разумеется, ему не понять бабочки за стеклом.
- Вы осуждены, - резко сказал он. – Отсюда вас не выпустят ни под каким условием.
- Так оно и есть… Вы можете мне помочь? А? Доктор… - жалобно застонал Кост.
- В чем? – врач нахмурился.
- Помогите мне снять рубашку.
- Нет. Ваше состояние не стабильно. Кто знает, что сейчас у вас на уме?
- Ничего… Прошу. Это всего лишь рубашка. Не стану же я кидаться на вас!
- Ну… Хм… Не уверен в этом.
- Что вам стоит? – Константин подвинулся к доктору, всматриваясь ему в глаза.
Номан встал и помог снять смирительную рубашку со своего пациента.
- Благодарю вас, доктор! – больной сел на кровать, прижался к стене и снова обхватил ноги руками.
- Итак. Что вас волнует сегодня? – Петр Николаевич приготовился записывать сказанное за больным.
- Меня беспокоит Геннадий.
- В смысле? – удивился психиатр.
- За что он здесь?
- Геннадий Петрович… - начал Номан, - Не имеет никакого отношения к вам…
- Но он мой «сосед», почему бы мне не узнать, что с ним произошло? – перебил его Кост.
- Геннадий убил свою жену и дочь, - тихо, будто бы чего-то боясь ответил Номан.
- Убил… Какую вы легенду поведаете мне далее?
- Я вас не понимаю, Константин Родионович. Легенду? Помилуйте! Он сидит здесь за дело! И никакой легенды здесь нет вовсе. Его жена изменяла ему, он об этом узнал, даже более того! Узнал, что его дочь не от него. Затем… - тут Номан замолчал.
- Ц-ц-ц! Как не хорошо, док! Как врач я точно знаю, что вы не должны были раскрывать мне ничего.
- Поэтому я полагаю, что как бывший врач, вы меня поймете.
- Я работал с больными, напрочь лишенными ума. И могу понять, каково это находиться в таком окружении. Расскажите мне, что волнует вас.
- Белый, давайте не будем меняться местами! Здесь и сейчас вы сидите, как и все ваши больные при вас. Не путайтесь. Я прекрасно понимаю, какого это запутаться и прийти к неверному решению. Также я понимаю, что все мы люди и наше сознание может иногда выдавать нам большие сюрпризы. И если вы хотите выйти отсюда, то давайте попытаемся решить все ваши проблемы, а не бегать от них, - спокойно проговорил наставления доктор.
- Проблемы… Мои проблемы? Выйти? Вы за кого меня держите? Меня упекли в эту дурку пожизненно! Пожизненно! – взревел Константин, - Или же… Я чего- то не понимаю, Номан? – переходил больной уже на более спокойный лад.
- Вас выпустят отсюда, при условии, что вы будете вести себя вполне нормально. При условии, что я напишу, справку о том, что вы здоровы…  Но выпустят вас не дальше тюрьмы.
- Тюрьмы? То есть меня перевезу в N тюрьму и будут содержать как обычного заключенного? – новость эта была как воздух для задыхающегося человека. Находиться в тюрьме без этих «кнутов» и «пряников» было, куда лучше. Каким бы замкнутым человеком ни был Кост, пройтись ему,  хоть иногда дальше палаты, хотелось. Поэтому его притягивал сам процесс перевоза в тюрьму, чем прибытие там. Глупо, зато, правда.
- Да. Но для этого нам нужно будет постараться. Для начала вести себя спокойней, для того, чтобы вас вернули из карцера обратно в отделение.
- Подпишите мне эту справку! Прошу вас! Прошу! – бросился он на колени перед врачом, вцепившись в халат Номана.
Номан же помог ему подняться: Успокойтесь. Сейчас вам необходимо вести себя как можно тише. Даже если я и подпишу ее, то все равно нужно буде согласие главного врача.
Номан усадил больного на диван. У того тело то и дело тряслось.
- Мне плохо, - ныл больной,- Плохо…
- Все будет хорошо. Вы уже признаете свое положение, а значит все будет хорошо.
- Положение? Я здоров!
- Тише, тише. Ложитесь. Вам нужен отдых, а мне пора идти. Я наведаюсь к вам вечером.
- Я не устал.
- Конечно нет… - врач дружелюбно улыбнулся, встал и направился к выходу.
- Номан… Вы уверены, что все это возможно?
Но Петр Николаевич ничего не ответил, просто запер за собой дверь. Пока Петр возился с замком на той стороне, Константин подбежал к двери.
- Вы слышите меня? Вы ведь слышите? – но ему никто не отвечал, - Послушайте, мне нужно совсем немного. Спасибо за часы, которые вы пронесли для меня, но мне необходимо еще одно…
-  Кост, я и так уделяю вам  много внимания. Ни один из пациентов столько не получал! Мне вообще следовало приходить к вам раз в неделю, чтобы удостовериться, что вы вообще живы. Но по случаю, что мы с вами бывшие коллеги… Я знаю, что вы очень умный и талантливый человек. Но ваши нервы… Все то что вы держите у себя в голове… Оно мешает вам! И пока вы не выкинете это все из головы и не поймете, что на самом деле живете…
- Лист и карандаш – это все что я прошу! Клянусь, что больше просьб от меня к вам не поступит.
Оконце приоткрылось и вниз что-то упало. Блокнот с ручкой. За дверью послышались шаги – Номан ушел.
Константин подобрал отданное ему добро и уселся на кровать. Он начал пролистывать блокнот. Немного листов было вырвано. Видимо были вырваны заметки о его состоянии.
- Весна… Весна - повторил он тихо.
На первой чистой странице в блокноте он нарисовал горизонтальную линию. Посередине изобразил дерево без листьев. Вокруг лужи, светит солнце, позади подобие холмов. На одном из них дерево. Выглядело все это коряво и невзрачно. Рисованием он никогда не занимался, но смотрел на свое детище, как на нечто особенное. Губы были сухие и потрескавшиеся. Прижав рисунок к сердцу, он лег на кровать. Свернулся и заснул. Тик-так тикали часы… Тик-так…
 


«Своими словами»
Большой раскаленный шар слепит глаза. Я закрывался, но солнечные лучи обжигали мне руки. Я развернулся и побежал, чтобы найти укрытие от солнца. Бежал, не различая ничего вокруг. Так я и врезался в дерево. Еле как, разглядев вокруг себя хоть что-то, обнаружил, что нахожусь на пустынной местности, рядом дерево. Оно одно. Большое, закрывавшее своим исполинским ростом солнце. Дерево было очень старым. По крайней мере, так думал я. На вид было совсем безжизненное. Пришлось воспользоваться им как прикрытием. Не думаю, что оно возражало. Пришлось прижаться к нему как можно ближе.
Я посмотрел на небо. Оно было бледно-голубым без единого облачка. На мне самом был странный белый костюм, обуви не было.
- Эй! Кто-нибудь! – кричал я, но никто не ответил.
Заиграла тихая музыка, какой я раньше нигде не слышал. Передо мной появились санитары, которые начали танцевать. Зрелище было странным, но уж очень интересным. Потом я увидел их… Своих бывших коллег, убитых мной. Они стояли и смотрели в небо. Анна и  Анастасия, Олег и  Николай, Федор и Светлана, Ирина и Максим, Александр и Дмитрий, Андрей и Альберт, Вова и  Кирилл, Денис, Алексей и Аркадий. Все они были в таких же костюмах, как и я. И тоже были без обуви. Пытался посмотреть на небо, куда глядели они, но ничего там не обнаружил. Обратил внимание на них. Все они стояли в крови. Я даже улыбнулся. Странно… Сам не знаю от чего.
Я всех их ненавидел! Помню тот момент, когда решил избавиться от всех махом. Ведь все сговаривались против меня, считали, что мне пора в отставку… Бросить мою работу с больными. Все мои больные были куда здоровее всех их остальных. О да! Мои коллеги любили меня так же, как и я их. Они тоже желали моей смерти… Я это знаю! Ведь я был лучше их! Никто! Никто, кроме меня не мог подобрать подход к бедным людям, запертым в этих ужасных палатах. Я мог. Я. Не они, а я! Зависть… Их зависть ко мне привела их сюда. Я не знал, где я нахожусь, но почему-то хотелось думать, что это некое подобие чистилища. Ведь такое не могло же быть сном?
Я помнил все! Как пригласил их к себе. Все было тщательно спланировано. День их смерти – мое рождение… Мой день рождения. Я помню, как они пришли ко мне. Помню, как наливал в их бокалы вино с ядом. Заранее до этого я ввел с помощью шприца, который воткнул в пробку, яд в бутылки с вином. Налил его всем… Кроме себя. Уж не знаю как, но вышло так, что мне не хватило его! Они пили. Много пили, а потом попадали как один. Я помню, как они бились в судорогах. Пришлось добивать топором. Кровь… Кровь была везде… Помню, как сел потом подле всего этого мяса. Помню и вонь от разлагающихся останков через пару дней. Вот тогда и приехала милиция. Уверен, что ее вызвали соседи. Помню, выражение лиц людей вокруг меня, когда грязного, всего в крови сажали меня в машину. И голос людей помню, - «Убийца!», кричали они. Тот запах мертвечины не покидал меня и по сей день.
А санитары все плясали! Им лишь бы меня помучить. Только дай им шанс! Мои жертвы уже не смотрели в небо… Боже! Они смотрели прямо на меня!... Жара давит и мучает. Безжалостное солнце не собиралось затеряться за горизонтом. Неожиданно стемнело. Что-то большое укрыло собой огненный шар. На земле показалась крылатая тень… Большая крылатая тень. Я обернулся лицом к дереву, прижался к нему, с опаской глядя ввысь.
- «Ангел!», - крикнул я. Как же он был прекрасен!
Сначала разглядеть его не удалось. Черным пятном парил он, укрывая меня от яростных лучей. Ангел приближался ко мне. Я видел его пустые глазницы, наполненные кровью. Страх объял меня. Не долетев, крылатый превратился в дым. Густым занавесом покрыло все вокруг. Уже и музыка стихла и санитары пропали и жертвы. Солнце померкло и на сухую выжженную землю пошел дождь. Кровавые капли падали на меня. Кровавый ливень!
- «Кто-нибудь! Кто-нибудь!»
Бесполезные крики. «Разве кто-то мог услышать меня здесь?» - невольно задался я вопросом самому себе,- «Ну вот! Приехали!»


***
Тик-так… Тик-так тикали часы…
«Сон. Всего лишь сон…» - Кост лежал на полу. Холодными каплями пот стекал со лба», - Всего лишь сон…» - Картинки в голове казались настолько явными, что не было сомнения, что все случившееся во сне, происходило наяву. - «Или мне кажется?» - Указательный палец был окровавлен. Притянув его к себе, больной облизал его. Соленый металлический вкус… -«Моя… Моя…»- В том, что кровь была его сомнений не было. Кроме Константина Родионовича в палате никого не было, да и вряд ли кому пришло в голову прийти сюда и смотреть на спящего больного. Палец же был оцарапан, в следствии, как мы понимаем, падения с кровати,- «Ангел… Мой Ангел! Он бережет меня…». Беззвучные мысли давили голову больного.
Неподалеку от себя он нащупал блокнот с тем самым рисунком. К композиции добавилось черное пятно… Видимо оно и изображало явление неизвестного ангела… И солнце! Солнце тоже было черным! Красной полосой кровь перечеркивала все изображенное на листе… Кровь…
 










 
«Птичка с ленточкой»

В этот самый момент дверь карцера отворилась, и Кост увидел санитаров. Один был ему знаком. Высокий здоровый санитар со сросшимися бровями подошел к больному сделал укол в плечо и начал надевать на него смирительную рубашку. Пациент не пытался вырываться.
- Смотри на него, - говорил знакомый санитар второму. – Это он сейчас не вырывается! А чуть раньше его успокоить нельзя было.
- И? Они все одинаковые. Что этот, что его сосед, - говорил второй. Он был чуть меньше первого с заросшими бровями.
- Не-е-е-ет, - затянул монолог первый. – Ты сильно в этом ошибаешься! Что, Костик? Как спалось?
- Пошел ты... – тихо отозвался Кост.
Второй, что был чуть меньше, поднял с пола рисунок «Коста». Начал щелкать пальцами, окрикивая друга.
- Слышь! Смотри, чем он тут занимается. Как давно ты работаешь...
- Отдай мне! Верни! – перебил его Константин, выворачиваясь из рук санитара.
- Блять! Держи его!
Первый удержал Коста.
- Отдай ему! Живо!
- Да ты чего? – заныл второй санитар. – Держи его!
- Отдай! Я тебе глотку перегрызу, тварь! Отдай!
Второй начал замахиваться. Ой, плохо же было бы Косту...
- Стой! Отдал ему, пока тебе не...
Не успел первый заговорить, как новичок вернул Косту его блокнот. Больной вцепился двумя руками к нему, прижимая к сердцу, как ребенок любимую игрушку.
- Пошли давай... – санитар подхватил Коста за подмышки и повел из карцера.
Константин передвигался по узкому коридору в полумраке. Старый серый кафель, кабинеты, в коих лежали буйные больные, жалобный вой Гены. Прошло еще пару минут, и они дошли до конца коридора. Санитары отворили дверь. Все, трое, стали подниматься вверх по лестнице. Было темно и почти ничего не видно. В голове Белого вдруг что-то стукнуло. Глаза расширились.
- Отпустите меня! Хватит! Хватит!
- Ты чего? А ну вставай!
Кост упал на пол. Кругом голоса... Крики и вой сирены. Их было трое, но ему так не казалось. Он слышал толпу.
- Встать! – рявкнул санитар.
Больной отказывался слушаться. Пришлось поднять его и нести на руках. Он выл и плакал. Багровое лицо все было залито слезами. Голова болела. Появилось ощущение одиночества и ненужности.
- Аккуратно! Смотри, чтоб головой не стукнулся!
- Стой... – санитары замерли. – Все. Пошли. Он чуть не упал...
Константин открыл глаза и свет ударил ему в лицо. Он забился в конвульсиях. Изо рта пошла пена.
Очнулся он в палате. Большая комната. Десять кроватей. Четыре окна с решетками. Палата была пуста. Чуть поворочаясь в постели, он сел. Серое небо за окном. Забор и голая ничем не примечательная местность.
В палате было десять человек. Кое-кто ходил по комнате, кто-то сидел, прижавшись к стене, а кто-то курил, сидя на подоконнике. К нему подошел мужчина лет пятидесяти маленький и коренастый с облысевшей головой и в белом халате. Он начал ходить из стороны в сторону. Улыбаться.
- Тебя били? – вдруг резко спросил он.
- Что?
- Лицо твое... Оно красное... Плакал? Били? – мужчина дружелюбно улыбался.
- Че? Блять... Суки... – Кост потрогал свое лицо. Почувствовал ссадины.
- Меня тоже бьют.
- Ага...
- Нет! Точно! Я ничего не делаю, а они бьют. Меня били и до того, как я попал сюда... Это было раньше... Сказали, что скоро выпустят. Я жду. Оно ведь скоро! Ждать то осталось. Еще денька два и домой, - мужчина улыбнулся во весь рот. Изрядное количество зубов отсутствовало.
- Конечно... Скоро...
Мужчина был Саввой Рюрюкеевичем. Сидел он уже восемь лет и все ждал, когда его выпустят. Постоянно говорил, что скоро. И все повторяли, что скоро. Савва сидел за убийство и изнасилование.
Детство у Саввы было трудное. Матери не было. Отец пил. Бил мальчика. Савва вырос. Когда-то он работал слесарем. Восемь лет назад, придя в милицию с улыбкой на лице, сообщил, что в его квартире труп. Что он хочет, чтобы его убрали. На вопросы о том, что за труп? Или откуда он взялся? Мужчина ничего не ответил. Он лишь улыбался. Труп девочки забрали. Через некоторое время Савва сел «на некоторое» время.
Теперь же он стоял все такой же радостный и смотрел на своего друга.
- Хочешь я тебя пожалею?
- Отвали от меня! – крики напугали Савву.
Мужчина сел на пол и закрыл голову руками. Кост подбежал к двери.
- Кто-нибудь! – колотил он руками по двери. – Выпустите! – опершись руками об дверь, он начал бить ее ногами.
Дверь резко открыли, больной упал на пол. На пороге стоял санитар.
- Чего тебе?
- Мне нужно в туалет.
- Вставай, - он схватил Коста за шиворот и вытащил за дверь. Повернул ключ – дверь закрылась. – Пошли.
Они шли мимо бесчисленного количества дверей, пока их не остановили.
- Стоять! Куда его ведешь?
Их  остановил врач.
- Куда так торопитесь?
- Мне в туалет надо.
- И? – он ухватил больного за локоть. – Игорь! Помоги.
К ним подбежал еще один санитар. Они повели больного в палату.
- Мне в туалет надо! Руки прочь! – попытка вырваться не оправдалась. Санитар скрутил его.
- Пошли, пошли!
Доктор был небольшого роста. С седой бородкой и короткими прилизанными волосами. Глаза у него были такие красивые... Серые. Брови были красивые. Домиком.
По пути им встретился Номан.
- Аркадий Валентиныч! Куда вы его? – он подбежал к ним.
- В палату. Не положено больным здесь прогуливаться. Устроили здесь проходной двор. Я этих...
- Мне надо!
- Куда тебе надо? – сердился Петр Николаевич.
- В туалет.
- Я отведу его, Аркадий Валентинович.
Они остановились. Аркадий посмотрел на Номана пристальным взглядом.
- Смотри мне, Петр... – и ушел.
- Иди, - буркнул он санитару.
Номан и Кост стояли вдвоем.
- Когда тебя выпустили из изолятора?
- Незнаю.
- Что с лицом? Били?
- Упал.
- Ну конечно! Все вы тут так падаете...
Кост развернулся и пошел.
- Стоять! – крикнул Петр Николаевич пациенту. – Айда.
Они пошли вдвоем. Зашли вместе. Кост остановился и посмотрел на врача.
- Что такое, Белый?
- Ты чего? Нормальный? А?
- В смысле.
- Держать мне будешь?
- Нет, - врач удивился.
- Тогда чего со мной зашел?
И со словами: стеснительный блин! Номан вышел из туалета.
Облокотясь на раковину, Константин посмотрел на себя в зеркало. Лицо худое. Очень худое. Синяки под глазами, а глаза красные. Сосудики полопались. Царапины и ссадины украшали эту картину. Он включил воду и умылся. Отлил. Подошел к окну с решетками.
Все то же серое небо. Все тот же забор. Все тот же пустой пейзаж за окном. И на душе стало так тяжело! Сердце щемит и давит. Слезы полились сами. Чувство одиночества. Капля дождя ударилась об окно. Еще одна. Еще... Так начинался дождь. Слезы скользили по лицу, подражая дождю. Он был заперт в клетке. Кто был виноват? Он? А почему именно он?
За окном, на фоне пейзажа, появился силуэт женщины. Она стояла у забора и смотрела куда-то... На него? Врятли... На кого? «Что она здесь забыла? Разве ждала кого-то? А разве есть кого...»
Дверь резко отварилась, и в туалет вбежало двое санитаров. Один, здоровый нерусской национальности, своей просто громадной рукой треснул Константина по голове, да так, что тот слетел с окна. Второй санитар вколол ему в ягодицу транквилизатор.

 
«Своими словами 2»
Я проводил ее в последний путь.
Я сам того тогда не знал.
В ее глазах горели звезды.
В них страх тогда пришлось мне прочитать.
За тенью страха смерть скрывалась.
И эта тварь за ней пришла!
Над нами небо серое стелилось.
Смотрели оба на него.
Кристально-мертвыми глазами,
С частицей радости застывшей,
Она свой взор направила наверх.
Тут тучи резко заиграли.
И слезы с неба потекли.
Она заплакала на небе.
И я был рядом в этот миг.
Вот так закончились ее страданья!
Вот так она ушла от нас.
Она так предана была мне...
Так любима мною...
Теперь предать пришлось земле ее.
Она спит сладко в ней укрывшись.

Я знал когда она умрет...
Я знал! Но все же не помог...

У многих в детстве были домашние животные: кошки, собаки, попугайчики и прочая живность. Многим в детстве пришлось с ними прощаться.
Мне 17. И у меня, как и у многих, была собака. Милое животное. Я никогда не забуду звезды в ее глазах. Таких глаз я никогда не видел ни у одного животного.
Почему была? Сегодня 6.05.96 год. И в этот день я лишился своей собаки. Второй день она ничего не ела. Не могла нормально лечь. Мучилась... Второй визит к ветеринару должен был хоть чуть-чуть облегчить страдания бедного животного... Нет! Друга! Дана, я знал, что сегодня должно произойти что-то ужасное. Мне снился сон. Зубы... У меня выпали зубы. Выпали во сне. На них была кровь. Всегда было страшно, когда происходило что-то с зубами. Больной живот или голова – это еще терпимо, но зубы! Наверное это самая противная и неприятная боль, кою мне доводилось испытывать...
Сегодня Данины страдания ушли. Ушли навсегда. Она лежала на смотровом столе в клинике, врачи брали у нее кровь из вены. Небольшое помещение, где большее место занимал корм для собак и кошек. Да... Вот как раз его там и хватало. Мы с матерью сидели на мягком диване. Рядом были еще две женщины с кошкой. Дана стояла, вытянув голову вперед. Прищуривалась и тяжело дышала. Тогда нам объяснили, что это сердечная недостаточность. Попросили прийти на следующий день и сдать анализы.
Бедная Дана! Ее частое и тяжелое дыхание... Грудная клетка двигалась, подражая биению сердца. Взглянул в ее глаза, погладив  по голове. Она тогда открыла их так, как только могла. Посмотрела на меня. Большие и карие. В них будто бы блестели звезды... Не одна звезда, а много... Среди этих звезд я заметил тень страха.
- У вас первый прием? – спросила женщина врач, выйдя из смотрового кабинета.
- Нет. Нам как бы сказали вчера подойти на сдачу анализов. Она вот...
- Вы ее утром кормили? – задал вопрос мужчина врач, выйдя из уборной.
- Нет, вот она ничего сегодня не ела. Дышит все так же тяжело. Но вот вчера покормила ее немного с руки. Она вчера поела.
- Хорошо, сейчас посмотрим, подождите минуту, - сказала женщина и ушла в кабинет.
- Дана... Девочка моя... – шептал я все время Данке, поглаживая по ее голове.
Неудачно я ее тогда подстриг...
- Вы уже сводили с кем-нибудь свою кошку? – говорили между собой две женщины.
- Да, пытались... – ответила вторая и быстро куда-то убежала со своим питомцем.
- Как она у вас странно дышит! – не унималась все та же женщина, смотря на Дану.
- Ну, да... Болеем однако.
- А что у вас?
- Ну, нам сказали, что это сердечная недостаточность.
- Такая красивая собачка, мама! – завопила девочка.
- Пойдемте.
Мы встали, я взял собаку на руки, при этом она выворачивалась, двинулись в кабинет. Неподалеку осматривали какую-то маленькую собачку-фифочку. Рядом стояла женщина, очевидно хозяйка, и та самая девочка, которой так понравилась моя Данка.
- Извините, куда ее ложить? – обратился я.
- Кость, сюда.
Собака неуклюже стояла на смотровом столе. Я вышел. Через пару минут послышались визги. Так не хотелось думать, что это Дана... Что это моя маленькая девочка так скулила там... И что я такой нервный? Все должно было быть хорошо! Мне ведь так хотелось в это верить. Пошел обратно в кабинет. У Данки брали кровь на анализ. Бедная лежала и скулила.
- Сейчас, сейчас, моя маленькая... – успокаивали врачи. – Все будет хорошо, сладкая... – врач отдала колбу с кровью санитарке, - Все! Ставьте ее.
- Пойдем, маленькая... – мама попыталась поднять ее.
Дана распласталась на столе. Шея вытянута, глаза закрывались, дыхание останавливалось...
- Тише! Ты чего! – врач перевернула собаку на бок,  начала делать массаж сердца.
-Выйди! – выталкивали меня из кабинета.
- Нет... – ну что же так неуверенно оно звучало?!
- Выйди... – хриплым голосом выталкивала мать...
- Мальчик, выйди, - непонятно на кой черт дергала женщина, что стояла у другого стола.
Нервы. С ними я тогда вышел. Туда-сюда ходил мимо многочисленных кормов. Думал. Пошел обратно.
Мать стояла вся в слезах.
- Да что сегодня за день такой... – слова врача.
- Перед вами кошка умерла, - обращалась санитарка к матери.
Женщина у стола, что выгоняла меня, плакала. Посторонний человек. Да что ей за дело?!
Слезы вот-вот должны были навернуться на моих глазах. Я сказал себе - Терпи! Взял труп своего любимца. Еще не остывший, но скоро она окоченеет. Морда легла ко мне на плечо. Я держал Дану, как младенца, как когда-то держал ее до этого! Но тогда она была еще жива...Мы пошли в машину.
- Что такое? – равнодушный голос отца. Или это тогда мне показалось?
- Все! Отмучилась! – слова матери.
Ее лицо было все таким же красным от слез.
- Они сказали, что перед нами еще кошка умерла...
- Дана была уже в возрасте. Что там?
- Там короче пошло по женской линии! Опухоль... То, что мы ее тогда, года три назад, лечили. Помнишь же Костик ее на уколы водил? – время от времени мама поворачивалась ко мне.
- А-а-а...
-Ну вот! Получается, просто растянули время. Опухоль уже пошла захватывать сердце и легкие. От того она так запищала, когда ее ложили, видимо больно было. Дышать было сложно.
- Ну-ну...
- Они говорят, что уже ничего сделать не смогли...
- Конечно не могли... – мое саркастическое замечание.
- Ну, ничего! Отмучилась! Все хорошо будет, - ободряюще подметил папик. – Сейчас куда?
- На кладбище.
- Пф!
- Лопату надо взять. Сейчас Верке позвоню.
Машина двинулась. Мертвое тело собаки лежало у меня на руках. Открытые глаза, начали засыхать. Пасть была открыта, а десна белели. Все признаки жизни покинули ее.
- Вер! Привет! У вас лопаты нет? А у Вали? Эльмир? Хорошо... Мы тогда сейчас подъедем за ней, - она положила трубку и обратилась к отцу. – У Эльмира есть.
Мы доехали до дяди Эльмира, взяли лопату. Я сразу же увидел где-то там у подъезда жалеющие меня взгляды... Черт с ними!
- Ну что! Поехали...
Мы двигались за город. Кругом старые деревянные двухэтажные дома. Над ними серое небо... Вот-вот начнется дождь.
Затем дома закончились и пошли деревья. Морда Даны была обращена к небу... К серому небу... Мертвыми глазами она смотрела на него. Провел рукой по ее морде. Не мог держать слезы. Боль и одиночество пронзала сердце. Я тихо плакал. Не хотелось ни стонать, ни кричать. Лишь тишина нужна была... Нужно было выпустить из себя все... Выжать до капли, чтоб больше не осталось слез. Моя Данка. Вот она! Вот ее глаза без звезд! Вот она смерть... Я уже не видел тени. Я видел отражение. И знал, что именно это потом останется у меня. Весь этот холод и одиночество. Мы вместе смотрели туда... Наверх... Мы видели сгустившиеся тучи. Капли дождя. Клянусь! Время тогда застыло. В машине царила тишина. Пару моих слез упали на собаку.
Ехали мы минут пятнадцать... Я помню небольшой лесок у обочины дороги. Там, в этом леске, мы ее и похоронили. Отец вырыл могилу. Мать тогда хотела оставить меня в машине. Я был зол! Сам отнес ее туда. Сам положил и завернул в какую-то ткань... Отец укрыл ее одеялом земли. Она теперь спала там. А я все время ненавидел себя за то, что тогда вышел. Что мое «нет» было не твердым! Не достаточно твердым, чтобы остаться с ней... Она должна была умереть у меня на руках! У меня! Не у матери, а у меня! Это ведь моя собака! Я ведь так сильно любил ее... Любил... Люблю...
Мы вернулись в дом. Теперь я был по-настоящему одинок.
Вечная память усопшим!
 
«Пепел»

Очнулся Кост уже в общей палате. Лицо его было мокро от слез. Все вокруг расплывалось.
- Мир погряз в грязи...
- М?
- Я столько уже видал в жизни... В нем не осталось ничего чистого.
- Снова... Успокойся... Устал от этого бреда.
- Никто не хочет об этом задумываться. Все вы как букашки, как мелочь ничтожная. Ничего вам не надо, никто не нужен...
- Ты себя в зеркале то видел?
- А? Что? Послушай...
- Устал слушать. О! Нытик проснулся.
Два собеседника обернулись на Коста. Первый, что заметил проснувшегося Коста, был Михаил Олегович. Мужчина лет сорока пяти, лысоватый, полный с бельмом на правом глазу.
Второй – Давид. Выглядел он весьма ужасно: худой, что ребра торчали, бледный, черные немытые волосы были очень взъерошены, синяки под черными глазами.
Заметив Коста, Давид уселся на кровати, ближе к стене.
- Чего ты опять? Кошмар? – дрожащим голосом спросил Давид.
- Э! Еврей! – швырнул в него грязное полотенце Михаил. – Слышь, Кост, нам опять влетело из-за твоего крика, - он подошел к лежащему Константину.
Кост сел на кровати. Пустыми глазами посмотрел сначала на Еврея, потом на Миху.
- Ты че, не слышал меня? – мужчина ухватил его за рубашку. – Ты, блять, заебал всех своим ночным нытьем. Мы терпим. А теперь еще и сейчас из-за тебя туда-сюда санитары бегают тут. Гестаповец этот заходил, Савву увели. Терь черт знает, когда вернут.
Миха тряс больного, блатными фразами угрожая больному.
- Хватит! – простонал Давид.
- Тише ты! Пока и тебе не досталось, - он толкнул Коста на кровать. – Еще одно твое нытье и санитары тебя на утро найдут покореженным в туалете, ясно?
- Тише ты, пока и тебе не досталось, Да...
Михаил подошел к батарее у окна и достал сигареты. Сев на подоконник, закурил «Bond».
Давид качался на своей кровати, подогнув колени и покусывая большой палец правой руки. Губы его шевелились, выдавая неслышные фразы так, что кроме шипения ничего понятно не было.
«Что может быть у меня общего с ними? Один хамло и дегенерат... Второй – шизик, помешанный на чистоте мира. Не может быть, чтобы я был таким же, как и они! Глупо... Михаил – бандит бандитом. Никакого образования. Всю жизнь только и делал, что воровал и убивал. Здесь только благодаря связям... Чего только не сделают деньги! Еврей этот... Еще лучше. Полное ничтожество ни способное, ни на что. Помешанный... Ненормальный...»
Давид что-то бурчал себе под нос, палец кровоточил.
«Но я то особенный! Я многое могу и знаю куда больше их. Дайте мне возможность, и я избавлю человечество от этого сброда... Этакие крысы не годятся для жизни. Тухлое порождение социализма. Нет никакой этики, порядка и рассудка в их поведении. Им бы только жрать, срать и драть кого попало. Нет ни цели, ни смысла в их существовании. Аморальные люди, типичные представители андер-класса. Единственное что осталось у таких, так это их животные инстинкты. Общество существует не одну сотню лет, судя по темпам эволюции – мы находимся на пике рассвета нашего разума. Все эти технологии, вся эта гениальность, о которой говорят – брехня. Пару умных ученых создало что-то стоящее и эту заслугу присваивают всей эпохе. А что сделали мы, чтобы называть себя разумными и гениальными? Что создали или к чему пришли в своих умозаключениях? Порнографию в интернете? Пользуемся трудами одних и присваиваем их ум себе. Это не человечество стало настолько разумным, что создало автомобили, что научилось лечить. Мы пользуемся этим и говорим о том, как мы гениальны. Если человек начитался книг и научился делать выводы благодаря этому, мы считаем его гением. Решил задачу – гениально! Написал книгу – гениально! Нарисовал какую-нибудь чушь – гениально! Впитываем как губки чужие знания, дабы потом выдавать их за свои. Это, по-вашему, достижение? Ни в коем роде... Копируя мир снова и снова, начинаем открывать Америку. Как я устал от всего этого... Я сделал столько выводов в своей голове, понял так много, что знаю каким должно быть истинное разумное общество... А это... Это просто куча баранов, столпившихся на поле и названное обществом разумных людей».
Дверь резко открылась, и вошел санитар.
- Куришь для здоровья?
- Чё тебе надо?
- Меня за этим послали, - кивком он указал на Коста.
- А... Забирай.
- Да ну, че, разрешаешь?
- Могу и не разрешить, - саркастично отозвался Михаил Олегович.
- А, Седой, там Тарас насчет того спрашивал.
- Что там?
- Никак на этой неделе, - санитар переходил на шепот.
- Эмиль, на следующей мне кровь из носу, но принесите. Правда, заплачу меньше, но...
- Это понятно, - Эмиль стукнул по голове Давида так, что тот убрал палец изо рта, а точнее то, что было пальцем. – Вставай, - он взял Константина за загривок и начал выталкивать в коридор.
Путь их был не долгим. Они поднялись этажом выше и прошли пару метров. Санитар постучался в дверь. Дождался «Войдите» и зашел вместе с больным.
- Доставлено. Там у них один такой худощавый сидит, палец грызет. Мне подкинуть ему пару таблеточек?
- Ага, оставь нас, - Аркадий Валентинович оторвался от бумаг.
- Может все же мне подослать сюда кого-нибудь? Мало ли?
- Ты меня слышал?
- Ясно, - с этими словами санитар вышел из кабинета.
- Садись, - Аркадий указал пациенту на стул перед столом.
Белый послушался.
- Буянишь. Поговорить хочешь? – сухо спросил доктор.
- Поговорить? Ты просто так не разговариваешь. Что-то нужно, не так ли?
- Допустим.
- И?
- Ты тоже употребляешь ту дрянь, которую тут Седой толкает? – глаза при этом у него сузились. Аркадий Валентинович пристально смотрел на больного, поглаживая бородку.
- С чего бы это? – перепугался Константин.
- Кост, те приступы эпилепсии были из-за приема Метадона. Ты брыкался и орал как резаный. Ни одного угла не пропустил! Во все врезался. У тебя бред был.
- Я ничего не принимал, - сказал как отрезал  Кост.
С минуту они пристально смотрели друг на друга. Аркадий постучал пальцами по столу, взял в руки ручку, повертел, снова постучал по столу.
- Хорошо, - вернул ручку на место. – Что говорит Номан?
- Номан? А что он может сказать?
- Ладно... Забудь.
- Я вижу, что ты определенно что-то хочешь... – ехидно заметил больной.
- Я наблюдаю за тобой, - главный врач облакатился на стул.
Скрестив руки на груди, Аркадий Валентинович прищурился, исказив рот в улыбке.
- Знаешь что я заметил? А в прочем откуда... Сколько часов было в твоем карцере?
- Что? Одиннадцать...
- Одиннадцать, - тихо повторил он. – Ты ведь не такой как они. Ну, ты меня понимаешь: Седой, Давид, Кузя и прочие. Так?
- Я не понимаю что ты хочешь этим сказать.
- Ты ведь не такой как они?
- Как они? Эти ублюдки? Эти сволочи? Эти мерзкие и поганые твари? – сказал он это с большой ненавистью, скалясь как волк.
-Да, да! Именно они.
- Нет... Не такой.
- Нахуя ты их убил? М? Коллег. Ты сам-то знаешь? Или только и делаешь, что ищешь смысл в этом?
- Знаю я! – рык, Кост вскочил, уронив стул.
В кабинет вбежал санитар.
- А ну вышел!
Санитар последовал приказу врача.
- Я знаю, - стараясь произнести уверенно, повторял он. – Знаю... – но голос дрожал.
- Вы не ладили. Это все знают. Но это все не стоило того, чтобы оказаться здесь. Не стоило! Никто незнает из-за чего все произошло. Если бы не твоя слабая психика... Ты просто не выдержал этого. Иначе бы сейчас на зоне чалился.
- Чалился? Уж это было бы лучше этого.
- Чё? А ну посмотри мне в глаза, сволочь ты такая! Если бы не я, тебя бы давно эти нарики пришибли! Если бы не я, ты был бы сейчас как растение, лежал бы на кушетке и ссал под себя! Если бы не я, за тобой бы Номан не присматривал все это время!
- Зачем? А? Скажи мне, а? Я просил? Пусть пришибут, пусть я буду лежать на этой, драной, кушетке. Не нужно за мной присматривать.
- Тебя сейчас губит две вещи: мое уважение к тебе, как к бывшему врачу и любопытство. Выведите его!
Ушедший ранее санитар, вернулся, скрутил руки больного за спиной.
- В палату его.
Пинками Коста довели до палаты.
«Любопытство он говорит. Пошел он... Убил я их. Убил. А зачем я это сделал – это мое дело, » - Константин сидел в углу у батареи, потирая шею.
Трупы на полу, омерзительный запах разложения. Он весь в крови трясется на полу. Был обморок. Он вспоминает, что было до него. По кусочкам собирает все то, что сделал, что натворил. Плачет, качаясь из стороны в сторону. Вспоминает, зачем он это сделал. Вспоминает слова своего больного пациента: «Все не так страшно как кажется, а чувство безумия опьяняет. Ты ощущаешь себя частью чего-то большего. Ты ощущаешь себя самого чем-то большим. На обломках старого создается новое. Лишь пройдя смерть, можно почувствовать себя живым. Даже если это чужая смерть». Сирена, милиция... Ему тоже было любопытно... Да, черт возьми! Ему было любопытно.
- Я жив ровно на столько, сколько я убил, - сказал он.
Никто не слышал его. В стороне от него Седой передавал очередную дозу очередному нарику, этот нарик передаст дозу Эмилю, а Эмиль швырнется в уборной. Нарик возьмет за это деньги у Эмиля и передаст их Седому, Седой даст этому нарику заслуженную дозу. Так пройдет еще один скучный день в больнице для душевнобольных при N тюрьме.
Никто и не заметит пепел фантазий и мыслей скулящего больного у батареи. Повторюсь, все это здесь так принято.


 
«Откровенный монолог»

Прошел еще месяц. А Номана не было видно уже неделю. Для него это необычно. Пару раз заходил проведать больных Аркадий Валентинович. Давида вчера привели из карцера. Он был весь в синяках и укусах. Сидел напротив стены и водил по ней руками. Савва играл в карты с Макаром, санитаром. Седой о чем-то говорил с Михой и Кузей у окна. Кост рисовал в блокноте. Номан передал ему его, когда заходил в последний раз. За это время больной изрисовал листов десять-пятнадцать. Степа, который никогда ничего никому не говорил за все то время, что был заперт здесь, рисовал что-то акварельными красками на листе формата А4. Остальные ходили по комнате.
Кост пытался нарисовать нечто похожее на человечка. Водил карандашом по листу выводя овальные глаза и пририсовывая сигарету во рту. 

- Что это?
Около него стоял Давид, прижавшись к стене.
- Похоже на корабль.
- Корабль? – переспросил Кост.
- Да. Стена холодная. Боюсь, что если я отойду от нее, то она упадет. Из карцера, кстати твои часы не убрали.
- Ага.
- Знаешь, почему небо сегодня серое?
- Оно всегда такое.
- Это все, потому что Бог гневается на птиц. Они слишком высоко летают.
- Конечно, - безразлично отреагировал собеседник.
- Забавно. Бог пережил миллионы агоний, но умирает он только сейчас. Otto Dix, но ты, наверное, их незнаешь. Песня «Бог мертв». Хорошая, мне нравится.
- Я рад.
- За что ты их убил? Тебе ведь придется в Аду гореть. Разве ты не веришь в Бога?
- За что ты здесь? – ответил ему вопросом на вопрос Кост.
Давид опустился к нему на пол, не давая стене «упасть».
- Я незнаю. Заснул дома, а проснулся уже здесь. Бог мой! Даже и не помню сколько я здесь уже, - он рассмеялся так, что Седой со своими дружками обратили на него свое внимание.
Кузя хотел к нему подойти, но Седой остановил его. Кузя – парень высокого роста и крепкого телосложения, татуировки на пальцах и шрам на правой щеке. На вид лет двадцать пять.
- Так ты веришь в Бога? – не унимался еврей.
От него чем-то несло.
- Нет. Не верю. Нет никого могущественней человека. Его разум велик. А что?
- А их разум тоже велик? – шепот. Давид указал взглядом на Седого с бандой.
- Это не люди. Низшие твари. Мрази... – шепот.
- Адонаи существует. Ни один человеческий разум не сравнится с его разумом. Слышал о чудодейственных иконах?
- Чушь.
- Истина, а не...
- Это называется заблуждением. Субъективные формы опровергают существование Бога.
- Хм... Ошибаешься ты. Он есть, он мерило всего сущего.
- Вера в Бога, в наше время, есть ничто иное, как конвенционализм.
- Что?
- Вот видишь...
-  Вот видишь… Что это значит?
- Забудь, - Кост перевернул лист и начал что-то рисовать.
- Это космонавт?
- Нет, заяц.
- Странный он у тебя. Что бы ты ни говорил, Он есть.
- Как скажешь.
- Дурак ты. Тебя ждет Ад.
- Ад ждет всех нас.
-  Ад ждет нас всех… Возможно.
- Номан назвал его поросенком.
 
- А я не знал, что ты рисуешь. У меня сестра в детстве пела хорошо.
- И что с ней сейчас?
- Постриглась в монашки.
Коста всего передернуло.
«Она это была. Может. Значит, об этом еврее еще кто-то помнит. Кто-то приходит сюда и смотрит на это гребанное здание. Думает о нем... А я что? Никто за пределами психушки и не догадывается о моем существовании. Что я жив. Жив!»
- Эй, Кость, все хорошо?
- А? Да, я в порядке.
- Ты начал странно шататься. В таких как ты бесы часто вселяются.
- Всмысле?
- На тебе проклятие большое, я вижу. Аура у тебя черная и глаза бешенные. Руки по локоть...
- А сам то, блять! Заебали вы меня все уже! – с криком он рванул к выходу.
Санитар побежал за ним. Он схватил больного и прижал к стене.
- Если не успокоишься, я тебя снова в карцер отведу, а перед этим вколю что-нибудь.
- Макар, открой дверь, мне душно… плохо, - захрипел Константин.
Макар открыл дверь и буквально выкинул из палаты больного. Костя тут же рванул в туалет, пока санитар закрывал дверь.
Больной забежал в туалет, подошел к раковине, чтобы умыться. Холодная струя воды ласкала его руки. Посмотрев на себя в зеркале, он заметил тело у сортира. Лежал мужчина, лет так тридцати с пробитой головой. Страшный, небритый. Костя подошел к нему. Осмотрел лежащего. По телу побежал холодок, а в голове загудело что-то. Медленно поднеся правую руку к нему, дотронулся до его лица. Холодное, бледное. Мертвый человек был словно призрак. В глазах у больного начало мутнеть. Он вышел за помощью.
«Надо позвать санитаров. Блять! Ебическая сила! Кто же он? Седой, что ли постарался? Где же Номан, когда он так нужен... Страшно. Чего же мне бояться? Я же его не убивал. А может не стоит говорить о нем? Вдруг подумают, что это я его убил? Как же... Там такое здоровое чудище. Куда мне на таких кидаться?»
Кост бежал по коридору. Не видел куда. Врезался в кого-то. Упал. Его подхватили. Кругом голоса и паника. Стон в голове.

Прошло два часа.
Голова гудит, а тело болит. Во рту отсутствует два зуба, задних. Клык расколот. Руки разодраны. Он лежал на холодном полу в какой-то комнате. Царил полумрак.
Пинок и Кост уже сидел на коленях.
- У-у-у… - промычал он.
- Вставай, сука!
Больной лишь обхватил руками голову. Он ничего не понимал. Где он и за что его так бьют. Было больно и страшно. Во рту соленый вкус крови, а в глазах искры.
- Вставай!
- Не…могу…
- Чё ты не можешь, а? Все ты можешь! Или тебя научить?
Человек размахнувшись, ударил его битой по голове. Больной упал. Чей-то темный силуэт пнул его ногой в лицо. Крик и хруст. Больной застонал еще сильнее. Ужасная боль, сломанный нос, рассеченная бровь. Кровь, смешавшаяся со слезами, залила лицо. Его снова ударили битой, но уже по телу. Боль заглушила все слова. Глаза закрылись, теперь он уплыл вместе со сном куда-то ввысь…


 
«Гусеница»

1.)- Вставай, милый, - разбудил его нежный голос матери.
Костя укутался в одеяло. Тепло так и хорошо. Ночью ворочаешься, не спишь – не хочется, а утром жалеешь о тех потерянных часах. Жаль, что только утром понимаешь, что нужно было засыпать пораньше.
- Вставай, солнце. Опоздаешь, - мама стянула с него теплое одеяло.
Тут же все тепло, сменилось холодом повседневности.
- Сейчас.
Костя перевернулся на спину и потер глаза. Медленно встал и с минуту сидел на кровати. Мать ходила туда-сюда. Мальчик не спеша пошел в туалет. Вышел. Постоял у двери и зашел снова. Так неохота было умываться. Минута сна, полюбому, могла бы помочь. Он умылся и вроде что-то в голове прояснилось.
- Давай садись кушай, только быстрее, иначе опоздаем.
На столе чай с печеньем. Мальчик ел.
- Ой, ну что так долго? Опоздаешь ведь на первое сентября!
- Сейчас, мам! – последнее печенье и он уже одевался.
Черный костюм, галстук-бабочка, белая рубашка, портфель и цветы. Короче говоря – ученик!
- Пойдем, пойдем, - торопила мать.
Вот Костя стоит на линейке перед школой. Тепло как летом. Солнце, на фоне голубого неба, пылает, сжигая его. Он улыбается! Глазки сверкают как звездочки, волосы зачесаны на бок. Теперь он школьник. Директор произнесла свою речь, что-то говорил кто-то из администрации. Какая разница кто. Все равно ничего непонятно. Вот настало время идти в класс. По двое они вошли в школу. Пару минут – уже в классе. Перекличка в классе.
Первая учительница – Светлана Анатольевна, немолодая женщина, в меру строгая.

2.) Три дня спустя.
Костя пришел в школу. Все такой же радостный ребенок, как и все.
В коридоре толпа детей и подростков. Где малыши кучкуются, где старшеклассники галдят. Портфель в руки и побежал в кабинет, перешагивая через ступеньки. Первый, второй звонок.
- Так, встали, - Светлана Анатольевна стояла у доски.
Класс встал.
- Хорошо, садитесь.
Класс сел. Учительница прошлась по журналу. Проверила кто в школе ,а кто нет.
Сорок минут – урок прошел.
- По классу не бегать!
Это было последнее что он смог расслышать при воцарившемся шуме-гаме.
Мальчик огляделся вокруг. Класс из пятнадцати человек. Человек девять осталось в классе, остальные вышли в коридор. Оставшиеся: кто бегал по классу, кто сидел за партой и болтал друг с другом.
- Эй! – окликнули его сзади.
Костя повернулся. Позади стояли мальчики: полненький темненький и светленький мальчик с красивыми голубыми глазами.
- Что?
- Иди сюда, - звал его светленький.
Костя послушно двинулся к ним. Мальчики зашептались между собой.
- Что надо?
- Тебя как зовут?
- Я Костя.
- Я Вадик, - сказал полненький и засунул руки в карманы брюк.
- А я Саша, давай дружить?
- Давай.
- Побежали в коридор бегать! – предложил Саша.
- Зачем?
- Просто.
- Ну пошли…

3.) Три дня спустя. Во дворе после школы.
- Эй! Ты чего толкаешься? – Костя лежал на тротуаре перед школой.
- Деньги давай, - парнишка тринадцати лет стоял над ним.
«Друзья» Кости стояли позади этого малолетнего бандита. Никто не подошел.

4.) Комок бумаги прилетел с задних рядов, врезавшись в голову Кости.
Вадим с Сашей захихикали. Костя пригнулся так низко, как только мог. Место рядом с ним было свободно.

5.) Он стоял около магазина с цветами. Три красные розы хранили на своих лепестках мягкий белый снег. Он ждал ее, ждал уже пятнадцать минут.
И вот он услышал шаги. Кто-то подходил к двери. Дверь скрипнула. Он дождался.
Девушка в красном пуховике вышла не заметив его. Парень уже было двинулся к ней, но его опередил другой персонаж…
- Вадимка! – девушка радостно вскрикнула при виде друга.
И Константину торопиться теперь было некуда…

6.) Мерзкий запах лжи и лицемерья, ненависти и непонимания, ничтожности и разложения. Все сплелось и закрутилось в его голове. Он был уверен, что поступает правильно, что он выше всего того порока, что творится здесь. Именно такой запах чувствовал он на протяжении всей своей жизни. Предательство чудилось ему на каждом шагу.

 
«Нежная ничтожность»

Кост сидел у окна, смотря красными распухшими глазами на серое небо. Он был еще более бледен и худ. Кожа обтягивала скелет так, что ребра легко могли разорвать легкую ткань кожи. Руки избиты в кровь, синяки под глазами.
Тонкой костяной рукой он скользнул по решеткам на окнах, открывая рот, но не пророня, ни слова.
Словно зомби Сава ходил по комнате из стороны в сторону. Давид карябал штукатурку в углу. Пару минут назад санитары увели куда-то остальных.
- Серость… - сказал Кост.
- Серость, - тихо вторил Давид.
Еврей резко встал и начал, аналогично Савве, ходить туда-сюда.
За окном Кост снова увидел непонятный силуэт. Вскочив, мужчина прижался к окну. Тут резко подбежал Давид. Врезавшись в железные решетки, еврей упал на колени, всхлипывая и бормоча что-то под нос.
Белый не придал этому большого значения. Он лишь вглядывался в загадочную фигуру. Женщина или девушка.
- Она…
- Она… - простонал больной на коленях.
- Ты знаешь ее?
- Ты знаешь ее…
- Блять. Все бестолку.
- Бестолку… шептал ему в ответ больной.
Ухватившись руками за решетки, Кост начал дергать их на себя. Решетки ему не поддавались.
Дверь распахнулась, и в палате очутились трое. Оттолкнув Савву, мужчины схватили Константина и швырнули на пол. Самый высокий из них, с волосами до плеч, подошел к Давиду и положил руку ему на плечо.
- Ну что? Когда будем долг отдавать?
- Ну что?...
После этих слов мужчина стукнул Давида по голове. Еврей вскочил  и начал бить себя по вискам.
- Я еще раз спрашиваю: когда?
- Он сейчас не в состоянии. Ему нужно вколоть аминазин.
- Я ему сейчас ножом в глотку кольну, - огрызнулся мужчина.
- У него катаническое возбуждение, он просто не понимает…
- У него ката…
- Рот закрой! – с этими словами Давид получил апперкот.
- Ты за него? Что смотришь? Я спрашиваю: ты за него?
- Н-нет… За что он должен?
- Две недели назад этот еврей просил протащить ему икону от своей сестры. За все надо платить.
- Сколько?
- Пятьсот.
- Деньги будут. Дай неделю.
- Даю пять дней, не больше!
- Хорошо…
Мужчина пошел к выходу, остальные последовали за ним.
- Кто это? Спросил Кост еврея, когда дверь за вымогателями захлопнулась.
- Кто это?
- Черт…
- Черт…
Белый встал и подошел к двери. Покрутил дверную ручку и дверь поддалась. Никогда раньше санитары не оставляли дверь открытой. Повинуясь случаю, он вышел в коридор.
Шаркая по грязному полу, с обвалившейся штукатуркой, натыкался на грязную вату, некоторая была с каплями крови, колпачки от шприцов. Передвижение по больнице для пациентов было запрещено. Никто не мог выйти самостоятельно без санитара. Все двери были закрыты. Стоило попытаться нарушить правила, как только ты получал удар по морде и несколько дней в карцере, причем из всех этих дней все были в сознании как максимум два дня. Все остальные дни стирались из памяти каким то образом. Пациентам что-то вкалывали, что-то испытывали. Были и смертельные случаи, когда кто-нибудь из них умирал, как говорили врачи, от инфаркта или суицида. Были случаи, когда пациенты, после возвращения из карцера, умирали через пару дней в палатах. Номан как-то сказал Косту, что одной из причин таких смертей был отек легких. Но о причине этого ничего неизвестно.
Кост продолжал идти по длинному коридору. Двери в некоторые палаты были закрыты, в некоторых слышались стоны, из третьих же плыли клубки дыма от сигарет. В коридоре обычно было не очень людно, но санитары все равно время от времени проверяли обстановку на этаже, проводя обход. Однако сейчас ему никто не встретился.
«Странно. Где же все? Где Номан? Практически всех из палаты куда-то увели. Обычно такого не было, да и палаты запирали. Что-то не так…»
Кост остановился перед прачечной.
«Точно! Прачечная! Здесь точно должен кто-то быть».
 Постучался. Дверь отворил Рамиль. Сорокалетний мужчина кавказской национальности со сросшимися бровями и густой щетиной на лице.
- Э, чего тэбэ?
- Мне нужен Номан.
- Он всэм нужэн.
- Рамиль, где он?
- Э, да ты…
- Кост? Какого черта ты здесь гуляешь, как на улице?
- Да он эта…
- Я сам разберусь. Иди.
Санитар пожал плечами, дал доктору выйти из прачечной и закрыл за ним дверь.
- Давно ж я тебя не видел.
- Ты почему вышел из палаты? А? Проблем тебе мало? – подозрительно спросил Петр.
- Не понимаю…
- Чего?
- Куда все подевались? Моя палата полупустая, дверь открыта…
- Сейчас я отведу тебя обратно.
- Что такое?
- Что? – врач удивленно посмотрел на Константина.
- Мне нужна помощь, - жалобно обратился собеседник к доктору.
- Помощь?
- Давида какой-то тип прижимает. Говорит, что тот ему пятихатку должен.
- И в чем проблема?
- Денег нет.
- Не удивлен, - иронично подметил Петр Николаевич.
- Прошу, помоги.
Номан с минуту смотрел на больного. Худой и бледный, как скелет, что одежда была словно мешок. Пустые холодные глаза, которые смотрели в никуда.
- Из-за чего он так влез в долг?
- Какую-то икону ему передали.
- Икону? Что за икона?
- Незнаю, Петя… Блин, будь человеком! Помоги.
- Как ты сказал? – усмехнулся Петр. – Человеком? А сам-то…
- Да, согласен, что звучит глупо, но прошу тебя…
- Хорошо-хорошо! Завтра принесу тебе, но не за просто так.
- Что нужно?
- Завтра тебя отведут в карцер, там мы с тобой поговорим по поводу одного дела, а после уже и получишь свои деньги.
- Хорошо. У него катаническое возбуждение, нужно сделать инъекцию.
- Сделаем. Пошли.
- Слушай, а насчет чего разговор?
- Завтра узнаешь, все, пошли!
- Дела, - больной стоял столбом.
- Что? Какие еще дела?
- Дела больных. Что им делать?
- Костя… Константин Родионович! – он попытался сдвинуть Коста с места, но тот встал как вкопанный, не желая сдвинуться с места.
Петр Николаевич помахал у него перед глазами. Тот не реагировал ни на что. Константин развернулся и пошел. Петр медленно пошел за ним, следя за действиями больного.
Опустив голову Белый, шаркая, брел по коридору.
Он ничего не понимал, ничего не слышал кроме одного… Голоса в его голове: «Ты устал… Устал от всего мира. Тебе так хочется уйти глубоко в себя. Разве это слабость разума? Уйти в себя значит отказаться от всего мира, уйти в свой… В свой мир, где если я мыслю, значит все существует. Это возможность оказаться в пустом нигде наедине с самим собой. Побыть в пустом пространстве 1 на 1. В таком случае получается, что нас двое: я и ты – мое внутреннее я. Двое? Это ж математика… Конечно двое. Мы на грани, где реальность скрещивается с нереальностью, где individuum становится dividuum. Ха! Получается какое-то шестое измерение. Небытие скорее и есть шестое измерение, где течение мыслей есть материальность. Цикл человеческой жизни воплощает жизненный цикл бабочки».
Почесав голову, мужчина усмехнулся. Он присел на пол. Жалкий и ничтожный. Никто его не помнит, никому он не нужен. Разве, что Номан еще знает о его существовании, но на долго ли? Разбитый человек, как осколки стекла распластался на полу.

 
«За пределами»

Поздним вечером мужчина возвращался домой. Засунув руки в карманы, и не замечая прохожих, он смотрел куда-то вдаль. Сумрак охватил мир, спрятав в свой карман звездное небо. Моросящий дождь застывал ледяными каплями на лице прохожего, чья темная фигура, только что, свернула за угол, во двор. Черные туфли не спасали его от глубоких луж. Ветер напевал за его спиной музыку одиночества.
Мужчина зашел в четвертый подъезд, поднялся на третий этаж, постучался в сорок третью квартиру. Дверь отворила невысокая симпатичная светлорусая женщина лет тридцати, с голубыми глазами. Она тут же пропустила мужа вперед.
- Мне нужны носки, - холодно потребовал он.
- Сейчас, - мягким голосом отозвалась жена.
Мужчина снял пальто, разулся и прошел в комнату. Жена принесла мужу чистые сухие носки.
- Кушать будешь? – спросила она его, остановившись у полки с книгами.
- Что есть? – муж сел на кресло, стоявшее напротив телевизора в дальнем углу.
- Щи, устраивает?
- Да, неси. День был сумасшедшим.
Женщина пошла на кухню за ужином, вернувшись и подав супругу еду, она встала напротив него, внимательно разглядывая.
- Что такое?
- Может пойдешь на кухню?
- Нет, поставь табуретку, чтобы не держать тарелку в руках.
Женщина молча принесла табуретку мужчине. Тот в свою очередь опустил тарелку с щами на нее.
- Я руками буду есть? – грубо спросил супруг.
- Сейчас…
Через пару секунд мужчина приступил к трапезе. Отведав супа, он достал бумаги из дипломата, надел очки и принялся что-то читать. Соотнося одни данные с другими, он косо поглядывал на вход в комнату. На кухне был слышен шепот. Мужчина размял костяшки пальцев, встал и направился к источнику шепота.
На кухне находились жена и дочь, девочка пятнадцати лет, русые волосы и серые глаза. Жена облокотилась на кухонный стол, а дочь сидела на стуле.
- Чего здесь шепчемся?
- Да так, - отозвалась девочка.
- Как всегда от меня что-то скрываете, - иронически отреагировал отец. – Что в школе?
- Ничего, а что?
- Не бывает такого. Опять матери туда идти?
- Все хорошо…
- У тебя всегда все хорошо, а как только дело доходит до дневника – горы замечаний!
- Аркаш, все хорошо.
- Смотри мне. Лиза, чай сделаешь – отнеси мне в спальню.
- Хорошо, - жена открыла шкаф с посудой и потянулась за кружкой.

Аркадий Валентинович сидел в спальне на кровати с ноутбуком. Сначала просматривал отчет, а потом дополнял его. Завтра будут испытывать новый препарат, а уже в конце месяца нужно будет предоставить конечные сведения о его эффективности. Это был антидепрессант, снимающий агрессию. Но пока все эксперименты с ним кончились провалом. Его вкалывали подопытным-пациентам в вену. Сначала у них начала разлагаться ткань. Зрелище жуткое, когда вместо руки ты видишь гниль. Чуть позже результаты улучшились и антидепрессант начинал оказывать действие на людей. Они становились спокойными, но при этом заторможенными и наблюдалось большое снижение умственной активности вплоть до слабоумия. Через еще некоторое время из жидкого состояния препарат перевели в газообразную среду. Подопытного заставляли вдыхать его. В конце концов начинался отек легких. В некоторых случаях сердцебиение учащалось, да так, что при вскрытии после смерти у мертвого камеры сердца были заполнены пеной.

* * *
«Операционная палата, крики, шум. Больной корчится на операционном столе. Все вокруг бегут непонятно куда. Медсестра опрокинула поднос с оборудованием…»
Аркадий Валентинович вскочил с кровати, судорожно провел по волосам и взглянул на часы.
«5:44»
Супруга спокойно спала на своей половине кровати, укутавшись в одеяло и свернувшись в комочек.
Аркадий снова прилег на кровать. Мужчина тяжело дышал, находясь еще под впечатлением сна.
Потерев глаза, он все-таки решил пройти в ванную. Посмотрев в зеркало над раковиной, поначалу он немного вздрогнул, ожидая увидеть нечто другое, но потом пришел в себя, когда провел мокрой холодной рукой по лицу. Шатаясь, Аркадий медленно пошел на кухню, снял с подзарядки мобильный. На экране загорелась, пришедшая смс: «Сумма на вашем счету составляет менее 30 рублей, просьба пополнить баланс».
- «Ссс…», - усмехнувшись, прошипел он.
Заварив себе кофе, собравшись, он снова сел за отчеты. Начальству еще нужно было объяснить смерть Геннадия. Это произошло как ни кстати. Больной уже был бесполезен. Поначалу его еще удавалось утихомирить при помощи препаратов, потом про него начали присылать запросы из ФСБ. До сих пор не ясно какое отношения к нему имели данные спецслужбы. Кое-кто поговаривал, что Геннадий раньше работал на ФСБ.
«Кажется Номан услышал это от какого-то мента, - думал про себя Волков – если и так, то было удачным предложением повесить все на Белова… Во всяком случае ему от этого хуже не будет. Посадим его в  эту «кунсткамеру», пускай посидит… Пройдет расследование и менты сами решать что с ним делать. Вот только вместо Геннадия нужно взять кого-нибудь…»
Волков посидел с минуту, потом напечатал: «Погорелов Михаил Олегович».
Улыбнувшись, Аркадий потер руками, так он приговорил еще одного человека.


 
«А могла быть другая жизнь?»

Сидя в карцере, Кост ожидал прихода Номана. Было очень душно и он чувствовал себя очень плохо. Хотелось есть и пить. Утром ему что-то вкололи и от этого подташнивало. Он знал, что где-то там светит солнце, дует ветер, а жизнь прекрасна.
«Только после смерти», - сказал он сам себе.
Еще он знал, что после встречи с трупом Гены его так просто не оставят.
«Что они могут? Еще раз избить? Поломать руки или ноги? Что? Разве я не достаточно натерпелся здесь? Неудачник… Простой неудачник… Что им взять с меня?»
Он заскулил от боли и унижения.
Послышался скрежет в замке.
Номан отворил дверь. Он был очень бледным, а седины будто стало больше на его голове. Складки морщин над бровями не сулили приятного разговора.
Доктор молча присел около Коста, доста немного помятую купюру – пятьсот рублей.
- Вот деньги, но я сам их передам по назначению.
Константин сначала усмехнулся, но потом прикусил нижнюю губу.
- У меня к тебе серьезный разговор.
- Как знал, - прошипел сквозь зубы больной.
- Догадываешься насчет чего?
- Гены? По тебе видно, что насчет него. Что происходит в этой больнице? Пару дней назад я спокойно прохаживался по коридору. Ни санитаров, ни больных, никого не было!
- Не кричи. Приезжали с милиции. Какой-то Зыкин ведет дело об убитом. Буйнов Геннадий Сергеевич. Знал его раньше?
- Буйнов? Ну и фамилия. Нет, это он? Ну, то есть Гена?
- Какой догадливый! Дело на тебя вешают.
- Что? А даже если и я убил его? Что они могут со мной сделать?
- А разве еще не сделали? Тебя хорошо допросили. Было сломано пару зубов, два ребра. Сотрясение мозга. Еще вопросы есть?
Белый начал мерить комнату шагами, сложив руки за спиной. Большим пальцем правой руки он ковырял ладошку левой.
- Что ты предлагаешь? – Кост встал напротив некогда белой стены.
Разъединив руки, пациент карябал стену, снимая с нее остатки краски.
- Тебе лучше будет сознаться.
- Ха-ха-ха! В чем? В том чего не совершал? Ты с ума сошел?
- Тебе похоже оставшиеся мозги выбили. Если ты не признаешь свою вину, станет хуже. Они из тебя последний дух выбьют.
На десять минут воцарилось молчание. Петр Николаевич спокойно и очень внимательно следил за больным: Константин встал и потянулся за близ висячими часами. Сняв их, он медленно подошел к кровати. Положив их под подушку к деньгам, сел сверху. Белый почесал руку о бороду, которая начала недавно сформировываться на его лице. Дрожащими руками обхватил голову, заплакал.
- Поч-ч-ему я? – это прозвучало как риторический вопрос.
- Ты мне это скажи. Мы столько раз говорили об этом. Расскажи, что сейчас ты думаешь обо всем этом?
- Как я вообще могу думать? Думают те, кто живут.
- А ты?
- Мертв… Я давно умер. Знаешь, что? Я кое-что понял. Нет никакого смысла жизни. Нет цели жизни. Все это было придумано когда-то давно незнамо кем и для чего. А я понял другое – мы живем, чтобы совершить один единственный поступок. Совершив его, мы умираем. Умираем духовно, то есть умирает душа. На протяжении жизни мы готовим себя к тому, чему сбыться не дано. Когда-то, совсем давно, когда я был очень молодым и глупым, я мечтал летать. Хотелось улететь далеко-далеко, чтобы никто не смог меня достать.
Меня никто никогда не любил. Я даже в школе был изгоем. Поначалу все всегда кажется хорошим, но потом… Когда волк не подчиняется стае, стая убивает его. Хватает за горло и перегрызает его! И я чувствовал тоже самое. Прилив крови к горлу. Как теплая кровь наполняет рот… Мне еще тогда перегрызли глотку.
Меня никто никогда не любил. В прошлом, еще в школьные годы, мне нравилась одна девочка, но эта маленькая сучка гуляла с каким-то подонком! Я тебе кое-что расскажу, только это будет между нами. Хорошо?
- Хорошо, - Петр Николаевич внимательно слушал своего пациента, чуть нагнувшись вперед.
- Где-то четыре года назад я впервые убил человека. Женщину-проститутку. Придушил тварь. Столько силы было во мне тогда. Я впервые понял, что чего-то стою. Почувствовал жизнь в своих руках. Почувствовал смерть этой твари, - Кост засмеялся.
Номан молчал, глядя на него с широко открытыми глазами. Несколько раз открывал рот, глотая воздух, будто подбирая слова.
- Это убийство, - наконец выдавил он. – Ты понимаешь ЧТО ты совершил? Понимал тогда?
- Да, я убил эту тварь. Убил! И тебя… И тебя я убью… Всех, - больной сжимал голову руками, качаясь на кровати.
Врач, быстро сориентировавшись, вызвал санитаров.
Санитары скрутили Коста, вколов ему транквилизатор. Номан забрал деньги и, глядя как Константина Родионовича отводят в палату для буйных больных, в которой раньше лежал Геннадий, пошел прочь.
«Ужас. Как так можно? Разве человек может быть таким… Таким ужасным? Будто дьявол, демон, врач поднялся вверх по лестнице и направился в бывшую групповую палату своего больного, Константина Родионовича.
В палате все были на мете, но лишь одно заставило Петра насторожится.
- Куда вы его забираете?
- Погорелова Михаила Олеговича сказали перевести в другое отделение, ответил санитар.
- Какое еще другое отделение? – возмутился Петр.
- Волков сказал – я делаю.
- Куда ведешь? Отвечай!
- Сказали сначала отвести в процедурный, а там его заберут.
- Куда заберут?
- А я откуда знаю?
- Доктор, это вы вовремя пришли! У вас сигаретки не найдется? – усмехнулся Михаил, потирая платком лысину на голове.
- Перед смертью не накуришься, пошли давай, - буркнул санитар и повел больного.
- Надо зайти к Волкову, - подумал вслух Номан. – Мазепа!
Давид лежал на кушетке. Откликнувшись на зов Номана, он встал. Под правым глазом красовался синяк. Спутанные космы мокрыми прядями свисали на плечи.
- Что с тобой произошло?
Давид лишь заскулил в ответ.
- Бьют. Здесь всех бьют! – резко воскликнул Савва. – Доктор! Меня сегодня должны выпустить, я в этом уверен! – он подбежал к врачу, хлопая в ладоши.
- Потом-потом, Савелий Евгеньевич! Сейчас вам лучше лечь.
- Произошла ошибка! Я опоздаю на работу, меня уволят со стройки!
- Ничего подобного не произойдет. Сейчас ложитесь, я потом позову санитара, чтобы он сделал вам укольчик, там страшный грипп! Не слышали? А потом все будет хорошо.
- Но только если так. А потом обязательно выпустите! – качая головой Савва сел на свою кушетку.
Взяв какой-то клочок бумаги начал водить по нему пальцем, что-то бормоча.
- Давид, что за икону тебе передали?
- Мне с-с-сестра передала. Она меня защитит. Она всех защитит. Тут нечистым духом веет. Дьявол засел здесь.
- Дьявол?
- Да, дьявол. Всем нужна помощь. Гниль.
- Я принес тебе деньги за икону….
- Я не продам ее! – перебил его еврей.
- Я и не покупаю. У тебя ведь кто-то деньги требует, так?
Еврей потряс головой в знак согласия.
- Так вот, возьми деньги, - он протянул ему пятьсот рублей. – И скажи, ты ведь общаешься с Костом? Константином Родионовичем Белым?
Да, - тихо ответил Мазепа, взяв деньги.
Он смотрел на врача красными и мокрыми от слез глазами.
- Что такое доктор?
- Нет, ничего, - вдруг резко ответил Петр.
Что-то будто стукнуло его по голове.
«Разве он сможет рассказать мне, что-нибудь о Косте? Мазепа и сам неадекватен. Волков! Нужно поговорить с ним. Узнать зачем и куда ведут Михаила. Что делать с Костом».
Врач лишь зачем-то дотронулся до руки Давида, и ушел.


Кост сидел у кровати, в пустой палате, обнимая руками простыню, кусая сухие губы.
«Страх, страх! Они хотят убить меня! Они убили Гену, а теперь убьют меня!»
Сердце бешенно билось в груди, страх… Он чувстволал лишь страх. Больной запустил руки в свои волосы, опустив простыню. На глазах навернулись слезы. Прикрыв правой рукой рот, он зарыдал.


Номан подошел к кабинету Волкова, сделав глубокий вдох, постучал и вошел.
- Аркадий Ваолентинович, можно?
Сидящий за столом врач, писал что-то в тетради. Он лишь на секунду поднял взгляд на вошедшего, после чего положил ручку на стол, сомкнул пальцы в замок и откинулся на кресле.
- Я слушаю, - раздраженно сказал он.
- В какую палату переводят Погорелого?
- Больного Погорелого перевели, по моему указу, перевели в 456 палату. Теперь Дмитрий Иванович им занимается.
- Могу я узнать причину такого решения?
- Нет, - грубо ответил главнй врач.
- То есть как? – неуверенно спросил Петр.
- Вот так, - отрезал Аркадий и снова начал что-то записывать в тетради.
Совершенно растерянный Номан вышел из кабинета. Постояв немного он направился прямо по коридору.
«Курить»
Лишь одна эта мысль промелькнула в голове.

Проведя рукой по неровной стене, Константин сел на пол. Голова раскалывалась от боли. По стене стикала кровь… Он посмотрел на стену напротив. С нее тоже стикала кровь. В стене вдруг появился глаз. Большой. Он смотрел на больного.
- Константин Родионович, - сказал чей-то голос.
Кост лишь сел на колени.
- Константин Родионович, - его снова позвали.
Кост сидел на коленях, смотря на глаз.
- Мне кажется, что вам лучше зайти в следующий раз, - сказал другой человек.
Кост лег на пол,свернувшись в клубок.
- Все в порядке?
Константин проснулся полчаса назад. Напротив его кровати, на стуле, сидел Номан.
- Что? – тихо спросил больной.
- С тобой все в порядке? – переспросил его Петр Николаевич.
- Куда делись мои часы?
- Их вынесли отсюда.
- Что? Зачем?
- Так было нужно, спокойно ответил врач.
- Принеси мне мой блокнот! Принеси мне его! – взмолился больной,падая перед доктором на колени.
- Успокойся!Я незнаю где он!
- Он мне нужен!Блокнот!Блокнот!
- Константин, - взволнованно прошептал Номан.
- Блокнот!Блокнот! – вопил Кост.
- Кост! – крикнул на него доктор.
- Блокнот!Немедленно!
В палату вошли санитары. Скрутив больного, сделали ему инъекцию и уложили в кровать. Кост заснул.
- Вы в порядке? – спросил врача один из санитаров.
- Да,кажется…
- Аркадий Валентиныч просил, чтобы вы зашли к нему.
- Ага, - промямлил Петр и вышел из палаты.
Дойдя до кабинета главного врача, он на секунду закрыл глаза. Провел рукой по щетинистой щеке. Только он постучался, как дверь открылась.
- А, Петр. Подожди меня в кабинете, - раздался нервный голос Волкова. – Я сейчас подойду.
Номан прошел в кабинет. Уселся на стул. Снова провел рукой по щеке и резко встал. Приблизившись к столу, начал аккуратно перебирать документы. Оглянувшись на дверь, замер. Потом снова начал перебирать документы. Так ничего и не найдя,стоило ему только обернуться, как дверь открылась и в кабинет влетел Волков. Сев за стол он внимательно посмотрел на коллегу.
- Петя, мне нужно с тобой серьезно поговорить по поводу Белого.
Петр молчал, вглядываясь в лицо собеседника : нахмуренные брови, глаза,казавшиеся стеклянными…
- Ты вкурсе по поводу инцедента с ним?
- С сотрудниками из органов?
- Да, его поведение. Что ты о нем думаешь?
- Поведение? Простите, вы имеете ввиду его допрос?
- Несостоявшийся допрос.
- Не понял.
- Вчера к нему приходил следователь, чтобы допросить его. Кост сидел на коленях, смотря на стену, абсолютно не реагируя ни на кого, находящегося в комнате. А затем просто лег на пол и начал стонать…
- Вчера? Мне ничего не сказали по поводу вчерашнего допроса. Как его врача, меня должны были предупредить об этом. Я должен был присутствовать на нем.
- Вместо тебя на нем присутствовал Дмитрий Иванович, он…
- Простите меня, но поскольку ЭТО мой больной, я должен был присутствовать, а не…
- Вчера я передал твою палату, а также и Белого Дмитрию Ивановичу.
- Как? – встревоженно спросил Номан, опершись руками о стол.
- Это приказ, Петр. А приказы не обсуждаются!
- Так о чем вы хотели поговорить со мной, Аркадий Валентинович?-взбесился Номан.
- Нужно, чтобы ты проконсультировал Дмитрия Ивановича по поводу предварительного заключения психического состояния Белого на данный момент.
- Конечно, - прошипел Петр и вышел из кабинета.