Я шагнул из весны – через лето –
в пестроту, ту, что радует глаз:
прямо в осень.
Я знаю поэта,
чья звезда в эту пору зажглась.
Снова слышу тальянки звучанье,
снова рдеет берёзовый лист,
и берёзовой рощи молчанье
разрезает есенинский свист.
Эти песни рязанского парня
(знал когда-то их я наизусть)
как впервые вчера прочитал я:
вперемежку в них радость и грусть.
Скорбный плач по убитой деревне,
по Москве, по «кабацкой» печаль
по-иному открылись теперь мне –
жаль, поэта не поняли.
Жаль…
Шутовскую напялил он маску –
только шут может правду сказать –
и затеял «дурацкую» пляску,
чтобы слёз не смогли распознать.
«И откуда явился? – спросил он, -
кто Россию сумел взбунтовать
и на откуп «лабутям» и «пронам»,
как продажную девку, отдать?»
А в волшебных напевах «персидских»,
как на чётки низал он слова.
Шаганэ ни при чём:
по российским –
по просторам родным тосковал.
Никогда на Босфоре он не был,
только болью был мучим другой:
под России рыдающим небом
ощущал он себя как изгой.
Не узнала родная деревня,
для любимой своей стал чужим.
Кто бы понял, - так это, наверно,
только мать да качаловский Джим.
***
Тихо в номер захлопнулись двери.
Задрожала берёзка вдали.
Он остался один в «Англетере».
Жаль, поэта понять не смогли…
13.12.2012