Правду сказать, это никакое не подражание по причине полной неподражаемости как
личности избранного автора, так и его стихов. Это стишки, посильно написанные тем же
стихотворным размером и с той же схемой рифмовки, что и его «Речь о пролитом молоке».
«Календарь Москвы заражен Кораном».
Вот что мне показалось странным:
Как, не видя Курбан-Байрама,
Выразил он так четко,
Что, как мог убедиться каждый,
Злит законопослушных граждан,
Хоть – и это ведь тоже важно –
Их же не злит чечетка.
Но, однако, их злит лезгинка.
А то, что Нани Брегвадзе – грузинка?
Злила ль их продавщица Зинка –
Символ былой эпохи
Блата, давки за дефицитом,
Всем, что есть, под прилавком скрытым;
По продавщицам, злым и сердитым,
Слышатся ль охи-вздохи?
«Ниагара клокочет в пустом сортире,» –
Фиг вам! Мы счетчики подключили.
И никого там не замочили –
Сухо, тепло и чисто.
Правда, там наполнитель кошачий
Всюду разбросан – но как иначе?
Кошки все чистоплотны – значит,
Кошки – не террористы.
Но у нас коты, а не кошки.
Просится: мирно сидят на окошке,
«Вискаса» съевши каждый по плошке,
Только это неправда.
Вечно с мявом они дерутся,
После жрут, пока не нажрутся,
После спят – никаких Конституций
Им для того не надо.
Я начала с котов не по чину.
В доме есть поважней мужчины.
Я, имея мужа и сына,
В общем, по жизни стоик.
Я не устраиваю истерик,
Но муж-холерик и сын-холерик –
Это тяжко, по крайней мере.
Я средь них – меланхолик.
Мне уже не написать нетленки,
Не взобраться по бом-брам-стеньге:
На кухне вожусь, разбираюсь в «стенке».
Можно бы жить получше,
Но, хоть поток моего сознанья
Не снесет основ мирозданья,
Не кипит, как магма в вулкане,
Я и не худший случай.