Я много ночей не сплю.
Под глазами залегли тени, обозначились резче черты, выступают на шее вены, на руках...
... не снятся коты. Королевы, Грифоны не снятся. Я теперь белый цвет не люблю.
Мне уж двадцать, а стало казаться, что...
... так хочется спать. Молю, дайте мне таблеток напиться – может, даже до тошноты, и тогда мне снова приснится Королева, Король, и коты, у которых улыбки с хвостами, а котов самих будто нет; снарки, хитро что собраны в стаи и желают меня на обед.
Снова Кролик приснится белый, у которого стрелки-усы, в пиджачке, испачканном мелом, и держащий ручные часы. Королева в алом наряде, что командует: «Головы с плеч!», Шляпник, замерший в странном обряде, гасит чаем три тысячи свеч, чтоб потом канделябр железный опустить к Соне-мышке на стол; кот признает, что это полезно...
... Заяц шлёпнется с кружкой на пол, забормочет, часы схомячит, засмеётся, и вновь, опять, буду думать я, что это значит!..
... как же сильно мне хочется спать.
Мне не спится. Не помню даже, когда смела закрыть глаза, не поняв, что и кто мне важен, не узнав, как вернуться назад.
Сумасшедшая в большей мере. Брежу, мол – врачи говорят в своей глупой врачебной манере, отводя всё свой пристальный взгляд.
Денег выкачать всё желают. Не дают мне таблеток. И жить.
Спать хочу. Вовсе не понимаю, как могу видеть я миражи, если призраки в белых халатах говорят, что скоро зима?
Я нормальна была? Хоть когда-то?
Или сразу сошла с ума?
У меня – пара-тройка писем. Эти письма – о всём.
Ни о чём.
Всё твердят: «Возвращайся, Алиса», ну а я же, скажите, причём?
В письме первом – полоски слёз. Во втором – белой розы листик, в третьем – глупый, смешной вопрос, а в четвёртом – прыгучий смысл.
А мне двадцать. Безрадостных двадцать, белы стены скрывают путь.
Я узнала, как просыпаться.
Только... как же теперь уснуть?