Гнилые зубы нищенских лачуг
и опиум китайского квартала...
В дурмане наркотических причуд
цыганка мне погибель нагадала.
Когда последних вылощеных франтов
увёз последний поздний экипаж,
под звуки полупьяной сарабанды
она сказала, ты меня предашь.
Предашь, ещё петух не прокричит,
и чаша будет выпита с цикутой
там, где мой странник не нашёл приюта -
в холодной и предательской ночи.
В кварталы вполз предутренний туман,
рассеивая сумрачные блики,
И сатанинские ль, святые ль лики
так воровато прятались в дома,
что эта иллюзорная игра
рождала судрожное подозренье,
и различить, где бред, а где прозренье,
кто смог бы в ожидании утра?
А ты... ты просто спал и видел сон,
во сне сдвигая брови огорчённо,
быть может стать Иудой обречённый,
а может быть, обманутый, как он,
чтоб закачаться утром на суке
над пропастью... Я ждал рассветной мути,
как избавления от этой жути,
предсказанной мне ночью по руке.