Я нахожу тебя вновь в какой-то странно теплой акварельной осени,
Где все пьяный дети быстро трезвеют и становятся взрослыми,
Где коротко стрижены уже длинноволосые,
Где больше не прячутся в смятые простыни…
И все просто.
Мы оказались здесь каким-то непостижимым способом:
Ты и я со своими извечными чемоданами.
Мы сидим за старым деревянным столом
И все это ничуть не кажется странным:
Ни переплетения рельсов, ни абрикосовое небо, ни мы с тобой…
Ты говоришь о том, что ничего у нас не выйдет, сколько тут ни пой.
Что мы из разных снов, и не заметит этого только слепой.
Я любуюсь твоими сказочными глазами, и мягкая грусть сменяет резкую боль.
Пускай проиграла бой, но мне осталась любовь.
И я понимаю, что правда одна, мой милый мальчик с тонкими пальцами:
Мы никогда не были вместе и поэтому никогда не расстанемся.
Подходит мой поезд, и я ныряю в его прохладное нутро.
Еду так долго, что уже забываю, зачем меня туда понесло.
Выхожу на первой попавшейся станции – себе назло,
Оставляя чемоданы в вагоне метро.
Я забываю твой голос и уже не помню твой смех.
Наступает зима, и снег идет вверх.
Я выпускаю тебя из себя, как слишком диковинную рыбу отпускают обратно в соленый прибой.
Ты просыпаешься, забывая, что сегодня ночью в светлой осени был со мной.
Я просыпаюсь с привкусом твоих любимых песен во рту
И снова ныряю в немыслимую пустоту.
Больше ничего не жду.
Ты обнимаешь не ту.
Ты не помнишь, когда мы виделись в последний раз.
Снег идет вверх и оседает на дне твоих глаз.
Время неизбежно сжимается и ускоряет бег.
Снег идет вверх, снег идет вверх…
Лифт замирает между первым и тринадцатым.
Свет гаснет, кабина странно пошатывается.
Старые провода нервно искрятся -
У меня появляется повод бояться.
И пока снаружи и внутри темно,
Я пишу, сидя на грязном заплеванном полу, тебе письмо,
Пытаясь понять, что вызывает во мне бОльшую дрожь:
То, что ты его прочтешь или НЕ прочтешь.
Телевизоры во всем доме не ловят ничего, кроме помех.
Снег идет вверх. Мальчик мой, снег идет вверх.