по синему в периметре окна
два облака - барашек и овечка,
и девочка - горячая, как свечка,-
июньскою простудою больна,
сокурсники уехали, - одна,
на грани полуяви-полусна:
ей чудится, развязана война,
сто всадников, вдев ноги в стремена,
куда-то скачут... степь люта, как печка,
и докрасна земля раскалена,
и стук копыт - просыпанная гречка.
сознания увертливый челнок
по прихоти снует меж берегами; -
вот, на другом, под свежими стогами,
речной туман отряхивая с ног,
гуляют кони,- в гриву, как в венок,
заплетены ромашки и вьюнок,
перебирают тонкими ногами;
все сущее умиротворено,
наряжено, как в час перед торгами,
в затейливое пестрое рядно.
на самом гребне вздыбленной волны
живого упоительного бреда
приходит тот, кто заглянул проведать,-
кто в силах останавливать челны,
гасить пожар отъявленной войны,
кому язык звериный заповедан,
чей голос мягок и глаза темны;
бескровная одержана победа,
и даже тени рыцарей Толедо
оружие не снимут со стены.
он клонится сутулостью спины
и смотрит взглядом Лебедя на Леду.
и способом, предписанным по Ведам,
тела и руки переплетены,
стихают барабаны, и полны
пространства первозданной тишины,
а у кровати стоптанные кеды,
язык отвесив с левой стороны,
как будто за студенческим обедом
нечаянно объелись белены,
лежат ничком, стекает вторник в среду,
не зная ни печали, ни вины,
правитель вечереющей страны
серебряных ежей пускает следом,
катать по спящим травам диск луны.