Четыре имени великих

Павел Миронец
Четыре имени великих


На локоть выше всей вселенной               
Четыре имени великих, -
Горят как прежде откровенно,               
И скромно будто сердолики.               

Они почти одновременно,               
Но каждое своей дорогой
Идут то ложною, то верной,
То просто им не до порога.

Пути земные очень редко
Пересекаются и всё же,
Есть мета, сломанные ветки,
Которых боль всего дороже.

Пути воздушные как россыпь
Пересекаются повсюду,
Всегда, когда воюет Осип,
Как осень листья бьёт посуду.

Однажды после листопада
Бродил он ночью одинокий,
Паникадило и лампады
Горели, освящая строки.

Однажды он сказал: Надежда,               
Забуду женщин и таверны,               
Я тот, который был и прежде -
Тебя люблю и буду верен.

Однажды задрожат осины,               
По серебру пройдётся борон,
И голос засосёт в трясину,
И вороньё и чёрный ворон.

И с головой туда в пустыню,               
Где царь, садовник, или нищий,               
Где вО поле дороги стынут,
И словом выстланное днище.

Где просто вам не до порога,
Где плачет иволгой Марина
Солёною слезою слога,               
И жизнью вязкой и не длинной.               

И вот, когда бушует море,               
И небо падает в испуге, -               
Пророчица вам сыплет горе,               
И радость дарит на досуге.

Рябина полыхнёт, губами
Коснётся ягоды пусть горькой,
Пусть терпкой, всё же над гробами
Займётся радужною зорькой.

А ты остановись прохожий,
Поговори с землёй немножко,
И с корнем вырви подорожник,
Чтоб разделить или умножить.

Подаришь лист один Борису
На свадьбу или на премьеру,
Тогда как он свою актрису
Начнёт, как начиналась Эра.

И пусть начало было это,
Как мокрых улиц мостовая,
Как Марбург в утреннем рассвете,
Как журавлиный клин растаял.

И пусть горит свеча и вьюга,
Так истово поёт и в двери,               
Стучит и жадно жмётся к другу,               
Как насыщенья жаждут звери.               

И всё твердит, будь одиноким,
Смыкаясь с вещим вдохновеньем,
И слушай, как бывают звонки
Предавшие себя забвенью.

Когда дожди без проволочек,               
Всем сводом истово рыдают, -               
Есть повод не писать до точек,
Пусть до конца она страдает.               

Пусть Царскосельскою дорогой
Прошли её младые годы,
Пусть мёрзли руки у острогов               
Приподнимая тюрем своды.

Не замечали в ней подранка, -             
Была лишь женщиной не птицей,
Но с выдающейся осанкой,               
И видным профилем царицы.

И было ей не до порога,               
Не до обветренной Севильи,               
Ведь ей хотелось пить из рога,               
Чтоб полон был не изобильем.

Чтобы в душе тоска и радость,
Как хлеб, замешанный на квасе,
Чтоб отступила дальше старость
В присутствии злотого Спаса.               

Чтоб человек любил как прежде -
Себе подобных и конечно,
Не предавал, хоть и невеждой
Прославлен и увековечен.

Уходит жизнь, и с поля брани,               
Та боль, что заживляет раны,
Тот первый и ещё не званный,
И та зовущаяся Анна.               

Уходит в нищете последней,
Богатой, как на том портрете
В сатиновой одежде летней,
Туда где судьбы всех согреты.               

Туда где все вольны и рОвны
Где души всех землёй согбенных,
Где малых нет и нет огромных,
И нет, ещё не погребенных.

Ах, этот сердолик вселенной
Где среди звёзд видны четыре
Простых и необыкновенных
Обычных форм на локоть шире.

Миронец П.Н. ноябрь 2012 год.
г. Саратов